Кабанов тихо отвел нас за ближайший кустарник, передал Юленьке сумку, мне — ружье, и шепнул:
— Ждите меня здесь. Что бы ни случилось — не высовывайтесь и не бойтесь. И молчите. Я скоро приду.
— Не ходи, — шепнула Юленька и неожиданно вцепилась в него. — Или вместе переждем, или вместе пойдем.
Кабанов осторожно освободился от моей подруги, посмотрел ей в глаза, перевел взгляд на меня и сказал:
— Я вернусь. Обязательно вернусь. А ваша помощь — ваше ожидание. На меня еще пуля не отлита.
Больше он не сказал ничего. Кивнул и бесшумно растворился в окружающей зелени, будто был не человеком, а добрым духом этого леса.
Томительно потекло время. Мы с Юленькой обратились в слух, ожидая шума борьбы, невольных вскриков, выстрелов, но все было тихо. Потом где-то вдали зазвучали возбужденные голоса, притихли и стали медленно приближаться к нам.
Я инстинктивно наглухо застегнула молнию на куртке и присела, стараясь слиться с кустарником. Но почти сразу же, снимая с души камень, прозвучал ставший родным голос:
— Все в порядке, девочки! Это наши, с «Некрасова». Можете выходить.
Мы без колебаний выполнили его пожелание. Кабанов предстал перед нами в компании четырех женщин различного возраста, двух детей и пятерых мужчин. Все они были знакомы мне лишь в лицо. Единственным исключением был наш судовой врач Петрович (все звали его обычно по отчеству). Полноватый и добродушный доктор с седенькой клинообразной бородкой даже сейчас не расстался с большим и тяжелым саквояжем.
Подобно нам, компания спаслась благодаря случаю. Бегали, прятались, один раз налетели на разбойников, но тех было только двое, и Костя, тоже телохранитель, как и Кабанов, застрелил их быстрее, чем они успели причинить какой-либо вред. Теперь вся группа с готовностью присоединилась к нам. Мы двинулись дальше целой толпой, но ни я, ни Юленька не уступили почетного места рядом с Сергеем.
Ночь наступила быстро. На небе светила начавшая убывать луна, но деревья росли так густо, что видимости не было почти никакой. Наши шаги поневоле замедлились, а тут еще подъем стал круче. Местами приходилось едва ли не карабкаться, и все порядком вымотались, когда Кабанов остановил наш маленький отряд. Он велел подождать его на месте, а сам в одиночку полез дальше.
А потом были радостные голоса, последние метры подъема, встреча с успевшими обосноваться здесь пассажирами… Было жареное над костром мясо дикой козы, добытой все тем же Кабановым. Был и он сам, уставший и такой родной, и его слова:
— Идите спать, девочки! Боюсь, завтрашний день тоже окажется не из легких. Спокойной ночи!
— А вы?
— Я еще закончу кое-какие дела. — Он внезапно подмигнул мне и добавил одно слово: — Искусительница!
27. Ярцев. Моряк без корабля
Очнулся я быстро. Я сидел, прислонившись к какому-то шершавому дереву, рядом на корточках пристроился Ширяев, а за ним стояли Вика, Мэри и Марат. Они смотрели на меня с испугом и жалостью.
Гриша осторожно и умело обтер мне ребра влажной тряпкой и, закончив, объявил:
— Счастлив твой Бог, Валерка! Аккурат в ребро угодил. На сантиметр ниже или выше — и привет…
Он стянул с себя рубашку и остался в тельняшке, но не нашей, морской, а в такой, какую носят десантники — в бело-голубую полоску. Быстро разрезав рубашку на полосы, Ширяев туго перебинтовал рану.
Я все-таки не выдержал и посмотрел на медленно пропитывающуюся кровью материю. Гриша перехватил мой взгляд и успокоил:
— Рана пустяковая. Кровь свернется, и все будет в норме. Одевайся, а я займусь твоими трофеями.
И он, усевшись на корточки, принялся деловито осматривать принесенный мною пистолет, что-то бурча себе под нос, но так тихо, что разобрать слова было невозможно.
— Давай помогу. — Мэри увидела, как я осторожно пытаюсь напялить на себя рваную рубашку, и присела рядом.
Она с материнской заботой помогла мне одеться, но встал я сам, наотрез отказавшись опереться на ее руку.
— Порядок! — Ширяев отстранил вертевшегося рядом сына, встал и с довольным видом сунул пистолет за ремень. — Конечно, не ахти, но трофейному коню в зубы не смотрят.
— А мне дай саблю! — Маратик еле поднял тяжелый для него клинок. — Всех зарублю!
— Это не игрушка, — остудил его пыл Гриша, забрал оружие у сына и спросил у меня. — Ты фехтованием не занимался?
— Нет. Только бегом, да и то очень давно. — Я усмехнулся, поняв двусмысленность ответа.
— Вот и я нет. Предлагали в молодости. Да, знать бы, где упадешь… Ладно, держи. Хоть что-то будет. Или махнемся, если хочешь. Я тебе пистолет, а ты мне саблю.
— Я все равно стрелять не умею, — признался я и вытащил ранивший меня нож. — Мне и этого хватит.
— Покажи-ка. — Ширяев взял нож и оценил балансировку. — Ну вот, хоть что-то знакомое…
Почти незаметным стремительным движением он метнул нож в стоящее метрах в десяти дерево. Нож легко вонзился в ствол сантиметра на три.
— Ну, папка, ты даешь! — восторженно прокомментировал Маратик и поинтересовался: — А мне можно попробовать?