Командующий фронтом

В зале наступила тишина. И в тишине раздался писклявый голосок какого-то офицера:

— Il faut égorger ce type-là![16]

Лазо усмехнулся и ответил:

— Lieutenant, vous parlez mal le français. Vous avez voulu dire: tuer et vous avez dit égorger[17]. Уж лучше говорите по-русски. Это ведь наш, родной язык!

— Браво, Лазо!

Сергей Георгиевич узнал по голосу Извольского, и это придало ему больше бодрости.

— Владивосток, — продолжал он, — этот чудесный русский город — последний на вашей дороге! Вам некуда отступать. Дальше — чужая страна, чужая земля… И солнце чужое…

— Давно ли большевики стали такими патриотами? — перебил его солидный капитан с бородой. — Кто, как не они, надругались над русской душой?

— Ложь, капитан! — ответил Лазо. — Мы русскую душу не продавали, мы ее не меняли на золото и заморские пушки… Мы не наемными, а собственными руками защищаем нашу землю. Мы грудью нашей, мы жизнью нашей будем бороться за родину против иноземного нашествия. Вот за эту русскую землю, на которой я сейчас стою, мы умрем, но не отдадим ее ни-ко-му!

Лазо умолк. Молчали полторы тысячи офицеров. Извольский протиснулся к Судейкину и взял его за локоть:

— Уведите его отсюда!

Только сейчас Судейкин понял, что Ягодкин и Лазо одно и то же лицо. Схватив «адвоката» за руку, он потащил его к выходу. У дверей Лазо обернулся и возвратился в зал.

— Товарищ Извольский, — громко крикнул он, — Военно-революционный штаб ждет вас и всех офицеров.

Потом он повернулся и быстро направился к выходу.

В холодном вымороженном небе горели ясные звезды.

В Золотом Роге бесшумно грузились на океанский пароход «Орел» гардемарины и личная охрана Розанова. Черный, острый форштевень корабля, чуть накренившегося одним бортом, врезался, как гигантская секира, в синий лед. Матросы в черных бушлатах деловито суетились на палубе, белая кормовая стрела поднимала полевую пушку.

Тишину нарушил шум мотоцикла. Водитель его промчался к Гнилому Углу. Вскоре оттуда показались в высоких меховых шапках, в защитных шинелях и перчатках с раструбами американские солдаты. Они шли неровным строем, держа под мышкой автоматические ружья. Американцы и канадцы по указанию из Вашингтона уезжали на родину.

Генерал Розанов сидел в каюте командира японского корабля «Асахи» и пил вино. Здесь ему было неудобно кричать и волноваться.

Город спал. Никто из жителей не догадывался, что именно в ночь на 31 января из города исчезнет Розанов со своей контрразведкой, что американские корабли снимутся с якорей и уйдут в море.

На высоте 55 сосредоточились воинские части, перешедшие на сторону большевиков, а к городу с трех сторон подходили партизаны.

На Селенгинской улице, в маленьком особнячке, где ранее помещался профсоюз водников, разместился штаб Военного совета. На столе перед Лазо — исчерченный цветными карандашами план города. Красные стрелы, направленные с севера, вонзались в порт. На столе телефон. Накануне преданные большевикам монтеры подключили его к сети и установили на щитке станционной телефонистки сигнал — он означал, что этот номер надо соединять немедленно.

Лазо взглянул на часы.

— Пора! — сказал он, позвонил в трамвайный парк и попросил Болдырева.

— С вами говорит Сергей. Начните движение!

По этому сигналу трамвайные вагоны с пулеметами, установленными у открытых окон, двинулись к городу. Они мчались по путям, минуя остановки.

Извольский, сформировав отряд в тысячу офицеров, покинул Русский остров, перешел по льду Амурский залив и направился к Эгершельду.

Вооруженные железнодорожники, наступавшие из района Гнилого Угла, заняли телеграф, банки и государственные учреждения.

С Первой Речки шли моторизованные части и военные моряки.

Без единого выстрела власть в городе перешла к земской управе, где скрытно работали большевики. И только в крепости засели офицеры, не пожелавшие пойти с Извольским.

Батарея Горбова, оставшаяся на высотке, открыла огонь по крепости.

— Сдавайтесь! — кричали офицеры из отряда Извольского.

Осажденные ответили огнем.

— На штурм! — приказал Извольский. — За свободную Россию! За нашу родину!

Пуля сразила его в сердце.

Над городом поднялось холодное солнце. По улицам неслась песня:

Смело мы в бой пойдемЗа власть Советов!И как один умремВ борьбе за это.

Это шли из Уссурийской тайги партизаны. Впереди ехали командиры: Безуглов, Машков, Петров-Тетерин, Шевченко, Глазков, Аврелин.

Пламенели боевые знамена.

Квартира «адвоката» Ягодкина так и осталась нелегальной квартирой Лазо. Из Гордеевки приехала Ольга Андреевна с дочкой. Перед отъездом Меланья Сидоровна сказала ей:

— И чего тебя носит туда и обратно? Себя мучишь и дите мучишь.

— Я больше в Гордеевку не вернусь, — ответила Ольга.

— Пригляделся кто в городе?

— Мужа нашла.

Меланья Сидоровна отвернулась. Ольга Андреевна поняла свою ошибку — ее слова растревожили незажившую рану.

Приехав во Владивосток, Ольга первым делом явилась к Пригожиной. Та душевно обрадовалась.