Комбат по прозвищу «Снежный Лис»

Обер-лейтенант искал среди дыма горевших машин и вспышек выстрелов танк русского комбата. Необходимо прикончить Снежного Лиса, и это переломит ход сражения. Капитан Шестаков, управляя боем, не искал немецкого командира роты. Для этого у него не оставалось времени.

Танки обоих командиров — русского комбата и немецкого обер-лейтенанта — столкнулись на склоне холма, куда перемещался бой. По каким-то неуловимым признакам они сразу угадали друг друга.

Поверх светлой камуфляжной окраски Андрей Шестаков разглядел на башне Т-4 мелкие тёмные силуэты подбитых танков, уничтоженных пушек — немецкий офицер гордо выставлял знаки уничтоженной вражеской техники. И номер «03» указывал, что это командирская машина.

Сам Шестаков по совету бывалых танкистов давно отказался от престижных номеров и старался, чтобы его «тридцатьчетвёрка» ничем не выделялась от других боевых машин. Экипаж мнение командира одобрил, а механик Никита Пименов, самый старший по возрасту, рассудительно заметил:

— Начнём выделываться да красоваться, первыми под снаряд «восемь-восемь» угодим. Эти зенитки со своей оптикой за два километра нас разглядят и продырявят. Снаряд-то калибра 88 миллиметров.

Посмеявшись, вспомнили, как полковник, командир их полка, державшийся подальше от передовой, однажды решил показать свою храбрость. В ноябрьском наступлении под Сталинградом тоже принял участие, надеясь, что мощная артподготовка смела всю противотанковую артиллерию. Личное участие в атаке, да ещё в присутствии наблюдателей из штаба армии, могло принести ему орден Красного Знамени, а то и Звезду Героя.

Но тщательно вылизанный танк, с ярким камуфляжем и цифрами «01» на башне, хотя и двигался, не вырываясь вперёд, угодил под огонь тяжёлой 88-миллиметровой зенитки.

Полковнику повезло. Немецкие зенитчики редко промахивались. Но в этот раз снаряд-болванка ударил в мёрзлую землю и, отрикошетив, врезался плашмя в лобовую броню. Ударило так, что механику-водителю сломало руку, а грузного полковника сбросило с командирского сидения и разбило лицо.

Искрила проводка, пахло горелой резиной, заглох двигатель. Решив, что танк горит, полковник с трудом протискивал своё грузное тело в люк, торопясь выбраться наружу.

— А вы что телитесь? — торопил он экипаж.

— Сейчас механика заменим и в бой, — мрачно отозвался командир машины. — Танк исправен, стоять не имеем права. Вам, может, помочь, товарищ полковник?

— Обойдусь без помощи. Воюйте!

Об этом узнали во всей бригаде, посмеивались. А капитан Калугин, который командовал той машиной, так и не был награждён за успешное наступление.

Сейчас этот случай промелькнул в памяти Андрея Шестакова. Заняв место наводчика, он ловил в прицел танк командира бронетанковой роты. Длинноствольная пушка с массивным дульным тормозом тоже целилась в его машину.

— Бей, комбат, — шептал механик Никита Пименов. — Он нас со ста шагов насквозь просадит.

— Дорожка! — перебил его Шестаков, давая команду сделать короткую остановку для выстрела.

До немца было метров сто пятьдесят — расстояние пистолетного выстрела. Ни Шестаков, ни фриц не промахнутся. Но командир Т-4 успел укрыться за наметённым сугробом. Шестаков видел лишь плоскую башню, защищённую дополнительной бронёй, а «тридцатьчетвёрка» комбата была как на ладони — даже секундное промедление могло стать гибельным.

Капитан выстрелил, толком не прицелившись, больше надеясь на свой опыт, чем на оптику. Болванка, вылетевшая со скоростью восемьсот метров в секунду, смяла лист дополнительной брони, опоясывающий башню Т-4, и прошла вскользь.

Удар сбил прицел наводчика, и ответный кумулятивный снаряд врезался в мёрзлую землю. Огненная струя, шипя, прожигала снег. Вспыхнули прошлогодняя трава и куст боярышника, подняв клубы искрящегося дыма.

Обер-лейтенант, отброшенный ударом от панорамы своей командирской башенки, торопил наводчика. Тот был контужен, но снова наводил орудие. Шестаков, как и весь его экипаж, понял, что на этот раз немец не промахнётся.

— Уходим!

Куда уходить, сержанту Пименову объяснять было не надо. Сжигая сцепление, он рванул машину на полном газу, уходя от смертельного снаряда. Над башней «тридцатьчетвёрки» пронёсся кумулятивный заряд, способный мгновенно воспламенить машину.

— Дорожка!

«Тридцатьчетвёрка», пролетев десяток метров, встала как вкопанная. Комбат целился быстро. Но в эти секунды экипаж отчётливо услышал звуки, доносившиеся снаружи: лязганье гусениц, звонкие выстрелы пушек, крики обгоревшего танкиста, порывы степного ветра и скрип снега под чьими-то валенками. Возможно, последние звуки в этой жизни.

Оба танка выстрелили почти одновременно. Шестикилограммовая болванка врезалась в основание башни немецкого «панцера», бронебойный снаряд Т-4 (кумулятивных уже не оставалось) ударил в орудийную подушку «тридцатьчетвёрки». Оба снаряда не пробили броню. Но у «панцера» заклинило башню, а удар немецкой болванки смертельно ранил наводчика и контузил заряжающего в экипаже комбата.