Комендант брянских лесов

Чтобы избежать потерь, командир с комиссаром приняли решение поджечь здание. Внезапно из кустов вынырнула лошадиная морда. Впереди, поддерживая рукой дышло, важно выступал Ефим, ведя на поводу лошадь. Остановившись, старый артиллерист взял под козырек и отрапортовал:

— Мною захвачена вражеская пушка, пять ящиков снарядов, одна лошадь. Пленных нет.

— Молодец, Ефим Акимыч! — похвалил солдата комиссар Куликов.

Ефим благодарно кивнул комиссару и опять обратился к Гурову.

— Дозвольте, товарищ командир, прямой наводкой подавить огонь противника.

— В самом деле, Ефим Акимыч, — обрадовался командир, — валяй по ним из своей артиллерии.

— Будет исполнено, — козырнул артиллерист и, отъехав к соседнему дому, в укрытии развернул пушку. Выпустив прямой наводкой пять фугасных снарядов, старик удовлетворенно оглядел здание, превращенное в груду бревен и щепок, и, довольно подкручивая усы, проговорил:

— Вот так-то в аккурате будет! Совсем другая война, товарищ командир, а?

Стрельба прекратилась. Партизаны складывали на подводы трофейное оружие, продукты. Было взято несколько ящиков сигарет. В табаке партизаны всегда нуждались. Хоть и не любили они трофейные сигареты, но обрадовались и этой находке.

Из землянок и погребов начали вылезать люди, боязливо оглядываясь вокруг.

Кто-то из партизан крикнул:

— Не бойтесь, товарищи, здесь все свои, русские!

Их окружили женщины, старики. Вокруг сновали ребятишки.

— Голубчики, не хотите ли молочка, родимые? — причитала старуха, подходя с крынкой, покрытой концом фартука. И вдруг удивленно всплеснула руками.

— Матерь моя! Да ведь это Ефим! А мы думали, что он, горемышный, в неволю попал, в Ерманию угнали. Словно в воду канул человек. А дом твой, Ефим Акимыч, староста спалил.

Артиллерист важно сидел на лафете покуривая.

— Небось, не угнали, — ответил он. — Эка важность, дом. После войны новый построю. А что Евсейка все еще собирает яйца для этих подлецов?

— Ох, и не спрашивай, Ефим Акимыч, поедом ест, начисто всю деревню разорил. Правда ли, будто убили его сегодня? — страстным шепотом спросила старуха.

Не успел Ефим собраться с ответом, как увидел Егора. Рядом с ним семенил человек, нагруженный мешком. Ефим узнал старосту Вихлянцева.

Вездесущий Егор нашел старосту в погребе, под опрокинутой вверх дном кадкой. Разведчик обнаружил там же два мешка соли. Один из них приказал старосте взять, заранее предвидя, как обрадуется Агафья Петровна.

Ефим заметил, что и Егор что-то несет, пряча под плащ-палаткой.

— Как ты его нашел? — кивнул Ефим на Вихлянцева. — Небось, в навозе где-нибудь зарылся?.

— Почему же в навозе?

— Такую тварь всегда надобно искать в нечистотах. Ну! — яростно крикнул Ефим, в упор глядя на Вихлянцева. — Нет, ты гляди мне в глаза, сволочь!

Ярость вдруг обуяла старого артиллериста. Он шагал взад и вперед, не находя себе места, еле сдерживаясь от желания броситься на Вихлянцева. Егор молча стоял в стороне наблюдая. Евсей Вихлянцев опустил голову, не в силах вымолвить ни слова. Борода его мелко дрожала. Простонав: «Прости, христа ради», он рухнул Ефиму в ноги.

Презрительно сплюнув, артиллерист отошел в сторону и только тут заметил, что за ним наблюдает толпа собравшихся колхозников.

— Так, так его, окаянного! — послышался старческий голос. — И прости ты меня, Ефим Акимыч, за то, что подумал о тебе тогда плохо. Все через него, проклятого отступника!

Перед артиллеристом стоял школьный сторож Степан Фомич.

— Промашку, слышь, дал я насчет тебя. Смотрю тогда, засиделся в твоей хате этот Евсейка-каин. Ну, думаю, и Ефим, значит, пошел с ним по черной дороге. А теперь вижу, что ошибся. Прости, ради бога.

Ефим, смущенно улыбаясь, подал ему руку в знак примирения.

Подошел комиссар. Егор рассказал о своем «трофее». Выслушав, комиссар громко, чтобы все колхозники слышали, спросил Вихлянцева:

— В колхозном амбаре обнаружен хлеб. Кому принадлежат эти запасы и где вы их взяли?

Вихляицев молчал, не решаясь поднять глаз. Из толпы кто-то крикнул:

— Наш это хлеб. Староста последний кусок отобрал.

— Потоцкий приказал, товарищ начальник, — чуть слышно прошелестел староста.

— Вместе с Потоцким вы, собаки, глумитесь над людьми! — глухо сказал кто-то из толпы.

«Снова Потоцкий! Ох, поймать бы!» — подумал Куликов, а вслух сказал:

— Люди, судить будем старосту. В ваших руках судьба этого человека. Как вы решите, так и поступим с ним. Кто хочет слова?

Колхозники молчали, оглядываясь друг на друга. Тогда вперед вышел Ефим.

— Дозвольте, товарищ комиссар! — обратился артиллерист и, не дождавшись разрешения, начал:

— Не всякий в такое время может высказаться вслух,— сказал он. — Этот человек всю жизнь прожил с нами, один хлеб ел, а теперь подлой изменой опозорил колхозников. Так пусть он умрет лютой смертью, иуда! Все, думаю, согласятся на таком моем решении. А на этом я кончил.

Одобрительный гул прошел по толпе.

— Верное слово сказал Ефим Рачков! — поддержал школьный сторож Степан Фомич, направляясь к Вихлянцеву. Приблизившись, он погрозил старосте скрюченным пальцем:—Ты думаешь, враг захватил село, так и управы на тебя нет, анафема? Шалишь!