Комендант Синь-ици-сан

Пули процокали по каменной глыбе, за которой лежал капитан. Синицын считал выстрелы. Кажется, восемь!.. Обойма вся… Неужели есть запасная?..

— Взять живым! — тихо приказал капитан и, выставив из-за камня руку с фонарем, снова мигнул… Выстрела не последовало.

Кацумата пошарил в карманах. Проклятие! Запасной обоймы не было. Он швырнул в темноту, туда, где затаились русские, ненужный уже пистолет. Деваться некуда! Путь отрезал высокий, до потолка, завал. «Конец», — подумал Кацумата. Сейчас его схватят русские… Ох, как он их ненавидит! За все!.. Но есть еще последний выход. Осталась еще граната. Он умрет, как настоящий самурай!.. Он хотел в последний раз в жизни гордо крикнуть «бандзай». Но из горла вырвался нечленораздельный вопль, полный тоски и ужаса. Он рванул веревочку взрывателя и прижал гранату к виску…

Грохнул взрыв. И бывшего начальника лагеря военнопленных, кавалера трех орденов «Восходящего солнца», самурая Масаносукэ Кацумата не стало.

***

Сандзо и ефрейтора Колю Круглова нашли в кустах чуть выше источника. Обоим прошила грудь длинная пулеметная очередь…

Когда их перенесли в комендатуру, капитан, только что вернувшийся с места взрыва, спросил фельдшера:

— Жить будут?

— Очень много крови потеряли. Я сделал все, что мог… теперь вся надежда на организм.

— Глупости! — закричал капитан. — Врача нужно. Операцию. Дать им крови… Кругом столько людей. Неужели ничего не можешь?!.

Фельдшер растерянно развел руками и отвернулся. Коля Круглов был его лучшим другом…

Капитан вызвал по телефону командира взвода связи:

— Лейтенант! Связь со штабом армии держишь?

— Так точно, товарищ капитан. По рации. В исключительных случаях.

— Вот сейчас и есть исключительный! — перебил его капитан. — Приказываю передать радиограмму. Всю ответственность беру на себя. Записывай! «Члену военного совета армии генералу Новикову… При попытке предотвратить вражескую диверсию тяжело ранены разведчик Круглов и японский мальчик. Нужен опытный хирург. Большая потеря крови. Положение критическое. Капитан Синицын».

Через полчаса лейтенант положил перед капитаном бланк: «Синицыну. Выслал хирурга гидросамолетом. Встречайте. Новиков».

***

Сандзо бредил. Метался. Кричал. Фудзико, сидевшая рядом с сыном, позвала капитана:

— Он говорит по-русски. Вас зовет.

Капитан подошел, прислушался. Сандзо выкрикивал вперемешку русские и японские слова: «Най[42] хотцю пирадзок!.. Кацумата тайи… Най! Най!.. Нет хотцю харакири!.. Доробо суру[43] не надзо!.. Не хотцю Камутякка!.. Колья!.. Колья!..»

А Коля Круглов лежал почти рядом, но ничего не слышал. Лежал тихо. Не стонал. Только при дыхании из уголка рта выползала тоненькая красная струйка. Фельдшер вытирал ее марлевым тампоном, а она выползала коварной красной змейкой снова и снова.

***

Светало. Где-то невидимый в небе гудел самолет. Гул приближался и опять затихал. Люди у комендатуры волновались. Красные хвосты ракет взлетали к низкому небу и бесследно исчезали в облаках. Наконец гидросамолет пробил облака, скользнул по тихой воде бухты и остановился, качая крыльями у наспех починенной пристани.

Операционную устроили во второй комнате комендатуры. Хирургу помогали врач, прилетевший с ним, и фельдшер…

Капитан Синицын лежал на столе рядом с Сандзо. Повернув голову, он видел, как постепенно оживает бледное желто-восковое лицо мальчишки.

— Берите еще, товарищ подполковник. Берите, сколько надо, — просил он хирурга.

— Хватит, дорогой, хватит, — гудел бас хирурга. — А то его подниму, а ты с ног свалишься.

На немой вопрос капитана подполковник ответил:

— Не волнуйся. Будут жить. Оба.

После переливания крови у Синицына кружилась голова. Навалилась ужасная слабость. Но, несмотря на категорическое требование хирурга лежать, капитан встал и тихонько проскользнул в двери. И как раз вовремя. В бухту входил большой катер из штаба бригады. На носу катера выделялась громоздкая фигура полковника Дементьева в кожаном реглане. А за ним виднелись солдаты в зеленых фуражках пограничников.

День коменданта только начинался.

***

Сандзо очнулся в полдень. Темными раскосыми, еще покрытыми поволокой беспамятства глазами он скользнул по лицам близких и чуточку улыбнулся. Фудзико от радости бросилась перед кроватью сына на колени и прижалась лицом к его руке.

У старого Такита, за ночь постаревшего еще будто на десять лет, дернулась щека и из глаз выкатились две слезинки. Когда Сандзо прикрыл глаза и задремал, старик вынул изо рта давно потухшую трубку и задумчиво сказал:

— Теперь у Сандзо два отца… Мой сын Сэйки дал ему жизнь. Ты, Синь-ици-сан, дал ему кровь… Удивительные вы люди, русские… Сумимасен,[44] Син-ици-сан… Сумимасен.