Комики, напуганные воины

— У синьора Лучо Ящерицы синдром завершающего начала, или Хуанцзе. Он просто-напросто не справляется с жизнедеятельностью. Внутри у него все износилось — в чем душа держится! Пульс — два удара в минуту, и то спасибо, печенка с куриный желудок, от почек не осталось и следа, кишки сузились до диаметра макарон, поэтому стул по конфигурации и объему напоминает заячий. Двигается пациент как в замедленной съемке, мышечный тонус сошел на нет, и пальцы даже неспособны сложиться в фигу. Однако же, как вы можете судить по контурам одеяла, при виде синьорины Бонфильи у синьора Ящерицы в данный момент наблюдается эрекция.

— Боже! — вскрикивает блондинка.

— К тому же мозг этого субъекта возмутительно активен, зрение позволяет ему читать, слух — наслаждаться музыкой, язычок — выражать протест. Синьор Ящерица — противоречие во плоти, свидетельство того, как неверно порой движется к цели природа, вынуждая медицину применяться к ее безумствам. Ну можно ли снова сделать гармоничным тело этого монстра, половина которого мертва, а другая знать об этом не желает?

— Значит, медицина бессильна? — осведомляется Бонфильи.

— Абсолютно. Тут все решает природа. И поскольку пациенту восьмой десяток, ее решение будет однозначно. Ему не выкарабкаться.

— Природа — великая вещь, — замечает Крыса.

— Можете идти, — отпускает доктор учеников. — Синьор Ящерица, теперь, когда моя практикантка ушла, вы, может быть, сложите оружие?

— Сердцу не прикажешь, — отвечает тот.

— Так-так, мои дорогие, — произносит Филин, — какой у вас тут славненький телевизор. Посижу-ка я немножко с вами, чтоб потом не говорили, будто я не бываю у больных.

— Пообедайте с нами, доктор, — приглашает Крыса.

Вежливо отказавшись, доктор присаживается на его койку; Крыса, подвигаясь, едва не грохается на пол.

— Включите телевизор, — разрешает Филин, — там сейчас новости.

Краски вновь расцвечивают экран и лицо Камбалы.

Но вместо новостей дня прилизанный комик рекламирует средство для мытья посуды, комик въедливый — порошок для чистки раковин, и, наконец, сияющий комик рекомендует пасту для надраивания кастрюль.

— Вам известно, что мыло в избыточных количествах токсично? — строго комментирует доктор Филин.

— Я вообще его в рот не беру, — откликается Лучо Ящерица.

Филин трясет головой — то ли от смеха, то ли от тика, то ли от возмущения. Внезапно, вскочив на ноги, он принимается зондировать почву:

— Скажите, вы бы предпочли, чтоб мэром стал Кармело Ворон или Чезаре Сорока?

— Мне лично оба кажутся достойными людьми, — ответствует Крыса (не знающий ни того, ни другого).

Голос, поданный Камбалой, как слишком тихий, не засчитывается. Таким образом, решающим становится мнение учителя.

— Ну, так за кого вы?

— А что бы вы предпочли: рак печени или злокачественные метастазы в печеночной области?

— Но ведь это од…

Поняв свой промах, Филин обиженно удаляется; халат у него сзади вздернулся, но он этого не замечает.

— Ну и озорник же вы, — замечает Чинция Аистиха, — подняли доктора на смех. И меня заодно.

— Нет, вас — нет, — отвечает Ящерица, — вы хорошая, добрая и стимулируете сердечную деятельность.

Аистиха краснеет. Возвращается Рак, но, увидев этот любовный дуэт, поворачивает обратно.

— Если мне сегодня ночью станет плохо, — говорит Лучо, — обещайте, что придете вы. Медведь, конечно, славный, но вы — это совсем другое…

— Сегодня дежурство Медведя. А завтра, честное слово, всю ночь буду носиться с вами как курица с яйцом. Только окажите мне маленькую любезность…

— Просите что угодно.

— Отдайте мне колбаску, которую вы спрятали под подушку…

— Только не обижайте ее.

Вновь появившийся на пороге Рак со скорбью наблюдает за конфискацией.

— Ну, Лучо, я пошел… завтра приду.

— Будет время — приходи, нет — ничего страшного. Приносите мне вести о Леоне.

— Говорю тебе, в газетах ни строчки. Но завтра Лючия обещала прийти.

Лючия. Стоит учителю услышать это имя, как ему делается лучше. Он ложится, дыхание несколько участилось, но оно есть — это главное. Закрывает глаза. Может быть, настало время сна-откровения, сна, который раскроет тайны. Музыка из телевизора все больше отдаляется. Разобрать трудно, возможно, это «Самсон и Далила». Мелодию ведут скрипки. Лучо принимается вполне к месту напевать:

Открылася душа…

Над ним нависает тень Медведя.

— Профессор, тут у нас кардиология. Психиатрия — в другом отделении.

— Вы не любите оперу, Оресте?

— Я ее почти не знаю. «Фигаро — я здесь, Фигаро — я там» — и все.

— А какая музыка вам нравится?

— Только не смейтесь. Рок-н-ролл.

— Я не смеюсь.

— Знаете, профессор… — Оресте вдруг садится на койку Крысы, отчего тот подскакивает кверху на полтора метра, — это я сейчас такой толстый, а десяток лет назад играл в футбол и недурно танцевал.

— Ну-ка, расскажите.

— А потом вы — про бактерии.

— Идет!

— И еще про того, кто так сгруппировал животных, будто сам видел их сотворение, человека отнес к четвероногим, а хорька назвал «смердючиус зловониус».

— Про Линнея?

— Точно. Понимаете, профессор, в молодости было не до учебы, а теперь вот хочу все наверстать.