Комиссаржевская

Пришла порою полуночнойНа крайний полюс, в мёртвый край.Не верили. Не ждали. ТочноНе таял снег, не веял май.Не верили. А голос юныйНам пел и плакал о весне,Как будто ветер тронул струныТам, в незнакомой вышине,

Как будто отступили зимы,И буря твердь разорвала,И струнно плачут серафимы,Над миром расплескав крыла...Но было тихо в нашем склепе,И полюс — в хладном серебре.Ушла. От всех великолепий —Вот только: крылья на заре.

Что в ней рыдало? Что боролось?Чего она ждала от нас?Не знаем. Умер вешний голос,Погасли звёзды синих глаз.Да, слепы люди, низки тучи...И где нам ведать торжества?Залёг здесь камень бел-горючий,Растёт у ног плакун-трава...

Так спи, измученная славой,Любовью, жизнью, клеветой...Теперь ты с нею — с величавой,С несбыточной твоей мечтой.А мы — что мы на этой тризне?Что можем знать, чему помочь?Пускай хоть смерть понятней жизни,Хоть погребальный факел — в ночь...

Пускай хоть в небе — Вера с нами,Смотри сквозь тучи: там она —Развёрнутое ветром знамя,Обетованная весна.

Главная тема этого очень символистского и при этом проникнутого искренним переживанием текста — «крайний полюс», «мёртвый край», «склеп», среди ночи застигнутый внезапным наступлением зари и весны. Обладательница «вешнего голоса» пытается пробудить замёрзший и замерший мир от вечного сна, однако усилия её тщетны. Из противопоставления «полюса в хладном серебре» и весенней посланницы небес органически следует один из лейтмотивов стихотворения, развёрнутых дальше, — непонимание или неузнавание толпы («Что в ней рыдало? Что боролось? / Чего она ждала от нас? / Не знаем»). Здесь есть и «юный голос», который «пел и плакал о весне», и звучащие в «незнакомой вышине» струны, и «звёзды синих глаз» — черты облика Комиссаржевской. Его Блок запечатлевает теми средствами, которые представляются ему наиболее отвечающими сути её личности. Завершается стихотворение мистической картиной небесной славы героини, которая даже после своего ухода остаётся обетованием новой прекрасной жизни. В стихотворении звучат, конечно, и печальные ноты погребального плача, и человеческое прощание с Комиссаржевской, своим уходом отметившей окончание важнейшей эпохи русской культуры, которую мы знаем под именем «символизм». С 1910 года начинается его «постепенный и всё более интенсивный распад»[582]. Конечно, не смерть Комиссаржевской была причиной этого процесса, но она таинственным образом совпала с высшей точкой кризиса и угасанием символизма.

Ощущение границы, перехода в новую эру Блок отразил в своих поминальных текстах, посвящённых Комиссаржевской. «Смерть Веры Фёдоровны, — писал он, — волнует и тревожит; при всей своей чудовищной неожиданности и незаслуженной жестокости — это прекрасная смерть. Да это и не смерть, не обыкновенная смерть, конечно. Это ещё новый завет для нас — чтобы мы твёрдо стояли на страже, новое напоминание, далёкий голос синей Вечности о том, чтобы ждали нового, чудесного, несбыточного те из нас, кого ещё не смыла ослепительная и страшная волна горя и восторга»[583].

Образ Комиссаржевской представал со страниц блоковских некрологов настолько глубоко идеализированным, она явилась перед обывателем, и без того ошарашенным её смертью, настолько прекрасной, одухотворённой, таинственной, что окончательно оторвалась от земной почвы: