Комиссаржевская

Планы строились разные, один наивнее другого. В числе прочих Скарская называла и такой: Вера раздумывала, не пойти ли ей прямо в Александринский театр со своими сценками, которые она с детства разыгрывала перед домашними. Возможно, это и недостоверный мемуар — уж слишком кажется такая ситуация надуманной, даже для дочери артиста, выросшей, что называется, за кулисами. Но, вероятно, он основан на ощущении девушкой, почти ещё подростком, своих выдающихся сценических талантов, ощущении, прямо скажем, в то время ещё сильно преувеличенном. В дальнейшем Вере предстояло пойти именно таким путём, материально поддерживая не только мать, но и сестёр на протяжении многих лет. Но между романтическими мечтами у окна квартиры на Гончарной улице и тяжёлой реальностью ежедневной сценической работы разверзлась ещё одна бездна, через которую нашей героине вот-вот предстояло перепрыгнуть.

30 мая 1884 года двадцатилетняя Вера Комиссаржевская вышла замуж.

Граф Владимир Леонидович Муравьёв, талантливый молодой художник, светский красавец, представитель известного рода русских государственных деятелей, был тем человеком, чью фамилию Вера Фёдоровна носила до середины 1890-х годов. Выбор её кажется абсолютно логичным и не требующим никаких пояснений. Связать свою жизнь девушка с таким воспитанием, которое получила юная Комиссаржевская, и с таким творческим воображением, которым она обладала, могла только с человеком искусства. К моменту встречи и знакомства со своей будущей женой 23-летний В. Л. Муравьёв ещё мало чего достиг: в 1881 году он оставил Пажеский корпус, отказавшись таким образом от государственной карьеры (в отличие от своего брата Николая, который такую карьеру успешно сделал), и стал вольноприходящим учеником в пейзажном классе М. К. Клодта, профессора Петербургской академии художеств. Такое положение ни к чему не обязывало, и образование молодого художника трудно назвать систематическим.

К 1884 году В. Л. Муравьёва ещё нельзя считать сформировавшимся художником, он только подавал надежды, талант его был заметен, но не отточен, совершенствование шло трудно и медленно. Этому процессу мешала богемная жизнь, которую вёл молодой человек, пользуясь преимуществами своего рождения. Охота, светские мероприятия, разного рода развлечения, в том числе и не вполне невинные, занимали его чрезвычайно. Эта неприятная черта Муравьёва впоследствии сказалась, во-первых, на его собственном творчестве — он стал художником преимущественно одного жанра, охотничьего пейзажа, а во-вторых, решительно повлияла на мировосприятие его жены. Вера Фёдоровна твёрдо усвоила одну весьма важную истину, которая до той поры не приходила ей в голову: без систематических усилий даже в творческой профессии (и прежде всего именно в ней!) невозможно достичь сколько-нибудь значительных успехов. Образ молодого одарённого человека, бездумно растрачивающего талант в светских увеселениях и в сумятице богемной жизни, будет ещё долго преследовать её и давать пищу размышлениям о предназначении художника в самом широком смысле этого слова. Более того, вероятно, понимание важности работы над собой, в том числе образовательной, пришло к Вере Фёдоровне благодаря недолгому и несчастливому её браку. Однако всё это было несколько позже.

«Свадьбу справили с непонятной и ненужной поспешностью»[64], — пишет в своих воспоминаниях Н. Ф. Скарская. Поспешность, однако, понятна. Прежде всего, она была следствием страстной влюблённости, но немаловажно и то обстоятельство, что семьи как единого организма, живущего общей артистической жизнью, с некоторых пор Вера Фёдоровна была лишена и, видимо, очень желала этот пробел восполнить. Ей казалось, что общность их с Владимиром взгляда на искусство и личная готовность служить ему дадут ей возможность повторить путь собственной матери, но без трагического финала. А. П. Репина писала впоследствии о впечатлении, произведённом на неё бывшей воспитанницей в это время: «Я встретила в Гостином дворе Верочку. Она кинулась ко мне весёлая, счастливая и рассказала, что она вышла замуж, что муж её — художник, много обещающий талант, что они небогаты, но счастливы. Подробностей, толкового, практического рассказа об обстановке их семейной жизни не было. Было только светлое ликование молодости, беззаботное, самонадеянное»[65].