Комитет охраны мостов

— У меня есть по поводу него идея, Шахлар. Если вам это не интересно — плевать, — сказал Серёгин, — можете засунуть себе свои деньги… ну что я вам подсказываю, вы и так знаете. Прощаемся.

— Вы зря лезете в бутылку, — забеспокоился азербайджанский связной, — приезжайте, обсудим. Адрес вам скину. Только никуда больше не сворачивайте, ладно? И ни с кем больше не обсуждайте нашу ситуацию.

— Как будто кому-то твоя ситуация очень интересна, — сказал Серёгин, уже отключив телефон.

Он некоторое время ходил в задумчивости вокруг грузовиков, пока окончательно не замёрз и не решил, что ни к какому Шахлару на встречу не пойдёт. С неба падал колючий, похожий на раскрошенный пенопласт снег.

На подъезде к Красноярску, уже в лютой темноте, встряли в большую вонючую пробку рядом с алюминиевым комбинатом.

Пассажир снова осмелел — видимо, от большого приступа трусости, — и стал сыпать новыми угрозами, перемежая их предложениями «всё устроить» по договорённости. Серёгин его не слушал — он складывал в линеечку план первоочередных действий. Отвлёкся только однажды, когда пассажир снова начал визжать про пытки пленных.

— Я не буду тебя пытать, — пообещал ему Серёгин. — Просто подержу пару дней и отпущу — пусть тебя грохнут твои же. Они-то ни за что не поверят, что ты их не сдал. И потом. Как агент ты раскрыт, как Бахрам Гулиев — мёртв. Куда тебя ещё деть, кроме как в помойку по частям?

— И что ты мне предлагаешь?

— Я? — удивился Серёгин. — Ты всё ещё ждёшь каких-то офферов? Напрасно. Беги. Прячься. Прикинься ветошью. Тебе всё равно придётся это делать, когда синяя власть кончится.

— Да уж, кончится, разбежался.

— Увидишь. Если доживёшь.

Серёгин не раз думал о голодовке. Не как о само́й голодовке и даже не как о политическом жесте. А как о финальном аргументе, последнем патроне в стволе. В её (его) случае есть только одно правило — наповал. Если ты начинаешь голодовку, а потом не выбиваешь десятку и всё равно зачем-то остаёшься жив, летит в утиль последнее оружие отчаяния. Ты передаёшь смерть кому-то другому, следующему — тому, кому придётся заново доказывать, что оружие всё же способно стрелять.

Поэтому не ври себе, брат. Умирать может оказаться неприятно, и что уж тут поделаешь. Но схватился за смерть — не отпускай. Серёгин всегда надеялся, что сможет не отпустить, если придётся. И вот сказал «пора», и прислушался к собственным ощущениям. Он много раз представлял, как произнесёт этот пароль, и организм ответит на его ввод паникой, трясущимися руками, глупыми мыслями, порчеными страхом. Ничего такого, слава богу, не случилось, и Серёгин улыбнулся.

— Ну, поехали, — сказал он себе.

Серёгин позволил себе только одну слабость — всего на восемь минут тридцать четыре секунды.

Гудков было шесть, семь, восемь, девять, чёрт, взял бы уже, десять, одиннадцать…

— Привет, у тебя всё нормально? — спросил он Арсюху.

— Нормально, — отозвался удивлённый сын. — А у тебя? Раз звонишь в десять, значит, так себе?

— Да почему, — сказал Серёгин и подумал, что дела как раз идут хорошо, просто закончатся быстрее, чем ожидалось. — Всё время забываю тебя спросить, за кого лучше играть в «Star Wars: The Old Republic». За ситха-инквизитора или воина? У кого скиллы наряднее?

— За инквизитора, конечно. У него удушение! Любую защиту прошибает.

— Вот я так и подумал, что за него надо, — сказал Серёгин, — а что там с модами, нужно какой-нибудь накатывать или лучше в ориджинал?

Арсюха взялся рассказывать, а Серёгин слушал его голос, представляя, что будет с Арсением Серёгиным через пару лет. А через пять? Ты чего это, брат, ещё скажи, через десять. Через пять будет суп с котом, баранки гну, в Караганде. Не раскисай, сказал же «поехали», значит, едем.

— Может, поиграем по сети? — без особой надежды предложил Арсюха, и у Серёгина кольнуло сердце.

— Мне сначала надо будет потренироваться немного, чтобы ты меня с ходу не уделал, — не очень изобретательно наврал он.

— А, ну да, — то ли взаправду, то ли прикидываясь, признал сын, — ну напиши потом, как там чего.

— Забились. Матери привет передавай.

— Аха, — отозвался Арсюха, — пока!

— Пока!

Он набрал Новосиб. Коле сказал: текст у тебя на почте, размещай к 12:00, а за мной не заржавеет. Жене Мездрикову пояснил: специально для «Тайги» лонгрид. Извини, старик, раньше не мог, сам понимаешь, расследование — дело такое. Давай в 12, очень поможем ребятам. Спасибо.

Он набрал Борьку. Как там у вас обстановка? У меня тоже тип-топ. Потом подробно. Бомбим в 12 красноярского. Давайте, разжигатели!

Потом было красноярское ТВК. Привет, Маша. Не забыла ещё старого пер…спективного кавээнщика? Ну, рад. Провожу прессуху по делу «Комитета». Прямо завтра в 12:00. Обиженными не уйдёте. Вытащу за шкирку одного живого мертвеца. Честное пионерское. Где? А вот прямо перед недовзорванным мостом. С нашей стороны.

Он затем набрал ещё троих. Последним — Андрюху из «Улицы Ленина».

— У меня тут для тебя завалялся материал на Пулитцера, — сказал он, — с кляпом во рту. Помнишь, конечно, «дело „Комитета“»? В наличии одноклеточное, из которого оно выросло.