Комментарии к материалистическому пониманию истории

Под трансцендентализмом (феноменализмом) я понимаю эпистемологическую позицию, рассматривающую научное познание как активное конструирование субъектом предмета, формы и содержания знания. В этом случае вариациями трансценденталистской позиции является и философия Канта, и философия Гуссерля, и Витгенштейна, и Куна, и Гадамера, и Бахтина и множество иных концепций. Несмотря на различия в представлениях о средствах конструирования субъектом опыта и знания, всех их объединяет одно – сведение основного содержания познания к субъекту. Все эти более или менее ослабленные или усиленные версии трансцендентализма основываются на тезисе о принципиальном присутствии в научном знании познающего субъекта, доминанты которого являются необходимым содержательным элементом знания. Я не могу обозначить эту позицию просто как «субъективизм». Ведь здесь крайне важным является вопрос о структурах, обеспечивающих интерсубъективность знания. А любая «субъектная» структура – язык, априорные формы восприятия и мышления, установки и ценности культуры, интерес эпохи и т. д. – по определению рассматриваются как трансцендентальная структура, противостоящая опыту и организующая его. Объективность научной истины здесь рассматривается как общезначимость суждений, достигаемая принятием познающими субъектами определенных правил научной «игры». Соответственно, критерий истины – выполнение этих правил в конструировании суждений.

Эпистемологическая позиция реализма предполагает утверждение наличия познаваемой реальности вне нас и независимо от нас. Познание рассматривается как адекватное отражение (конечно, не зеркальное и не лишенное известных трудностей) субъектом этой реальности. Истина рассматривается как соответствие наших представлений и суждений познаваемому объекту. Критерии истины – логические процедуры, позволяющие достичь этого соответствия, а так же опыт и практика.¹³⁰

Совершенно очевидно, что позиция реализма выглядит по сравнению с позицией феноменализма куда более наивной и простой. Часто ее воспринимают лишь как усложненную, псевдонаучную версию наивного, бытового реализма. Но тот факт, что реалисты придерживаются сходного взгляда на познание с взглядом профанов, не должен смущать теоретика. Согласие ума и невежества в каком-либо вопросе еще не означает, что ум впал в заблуждение. Часто в повседневных суждениях сокрыта истина. Еще Декарт отметил это: «Ибо мне казалось, что я могу встретить более истины в рассуждениях каждого, касающихся непосредственно интересующих его дел, исход которых немедленно накажет его, если он неправильно рассудил, чем в кабинетных умозрениях образованного человека, не завершающихся действием и имеющих для него, может быть, единственное последствие, а именно: он тем больше тщеславится ими, чем дальше они от здравого смысла, так как в этом случае ему приходится потратить больше ума и искусства, чтобы попытаться сделать их правдоподобными…»¹³¹

Трансцендентализм, или феноменализм, многолик, и с ним трудно бороться. Для одних умов он – интересная и весьма вероятная интерпретация сущности научного познания; для других – возможность придерживаться милых сердцу иллюзий без риска быть уличенным в этом, поскольку всегда можно сослаться на субъективность социального знания, на необязательность любой подборки фактов.

Особенно пышно феноменализм процветает в социальных науках. К тому есть множество причин, но главная из них – научная истина разрушает мифы толпы и ее идеологов, похищает у них заветнейшие мечты и идеи, оставляет у «разбитого корыта». Именно вторжение идеологии в социальное знание активно провоцирует расцвет феноменализма. Я не раз замечал, что как только позиция оппонента оказывается разгромленной, на сцене тот час появляется диалектика или феноменализм. Для меня это знак: дискуссию пора сворачивать – она преодолела гряду заблуждений и достигла низин экзистенциальных и социокультурных доминант собеседника. Сопротивление (термин психологии) достигло предельной точки. Теперь собеседник с умнейшим видом начнет делать совершенно нелепые заявления, которые по большей части противоречат его же эпистемологическим посылкам, и уличить его в этом невозможно. Любой психотерапевт подтвердит, что сопротивление не преодолимо рациональными аргументами.

Если обратиться к истории возникновения феноменализма, то мы обнаружим у его создателей мощнейший вненаучный мотив. Кант открыто признавал, что его задачей было потеснить знание, чтобы дать место вере. Странно, но многие полагают, что это ему удалось. В действительности же, система Канта содержит в себе чудовищные противоречия и разваливается от первой же атаки непредвзятого критика.¹³²

Ныне господствует «умеренный» феноменализм. Он не покушается открыто на значимость научного взгляда, но рассматривает его как хорошо обоснованную конструкцию субъекта, полностью детерминированного наличным содержанием культуры.