Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

Die Walstatt ist noch nass und lauUnd stinkt nach Türken, Schand und Leichen.Wer sieht nicht die verstopfte SauVon Äsern faul und mühsam schleichen?Und dennoch will das deutsche BlutDen alten Kirchhof feiger WutAn jungen Lorbeern fruchtbar machen,

Und gleichwohl hört der dicke FlussDes Sieges feurigen EntschlussAus Mörsern und Kartaunen krachen.

Воспользовавшись принятыми мною обозначениями, основанными на системе Андрея Белого, мы получим следующую структуру:

В стихах 13 и 20 имеется скад II, а в стихе 19 — скад III.

«Хотинекая ода», хотя в ней перевернута французская последовательность рифм (которую Ломоносов использовал в более поздних своих одах и в одном раннем стихотворении, написанном четырехстопным хореем в октябре 1738 г., в подражание оде Фенелона), все же содержит в цитированных строках неуклюжие отголоски образов третьей строфы (стихи 21–30) «Оды на взятие Намюра» Буало («Ode sur la prise de Namur», 1693; подражание стилю оды Малерба «Королю Генриху Великому на взятие Марселя» / «Au Roy Henry le Grand, sur la prise de Marseille»[1016], сочиненной в 1596 г. и опубликованной в 1630-м):

Est-ce Apollon, et NeptuneQui sur ces Rocs sourcilleux

Ont, compagnons de fortune,Basti ces murs orgueilleux?De leur enceinte fameuseLa Sambre unie à la MeuseDeffend le fatal abord,Et par cent bouches horriblesL'airain sur ces monts terribles

Vômit le fer, et la mort.[1017]

Среди отрывков «Хотинской оды» (1744–1748) обнаруживаются такие архаические строки, как:

Прети́ть не мо́гут о́гнь, вода́,Орли́ца как пари́т туда́

Их можно передать английским языком XVI в. следующим образом:

Her can ne flame, ne flood retardWhen soars the eagless thitherward.

Как и все стихотворные произведения Ломоносова, «Хотинская ода» не отличается большими поэтическими достоинствами, но прокладывает путь Державину, ставшему первым истинным поэтом в России. Следует отметить, что вопреки неуклюжему стилю, с характерными для него малопонятными общими местами и рискованными инверсиями, четырехстопный ямб Ломоносова обнаруживает уже все модуляции, которые Державин, Батюшков, Жуковский и Пушкин довели до совершенства. Сперва Ломоносов полагал, что скады не годятся для серьезных стихов, но в середине 1740-х гг. он все же начал осторожно использовать все известные нам сегодня виды скадов. Первым из русских поэтов он применил перекрестные рифмы.

Если уж быть совершенно точным, то четырехстопный ямб вошел в русскую поэзию не с фрагментами «Хотинской оды», разбросанными по «Руководству к красноречию», а с образцом этого размера, приведенным в письме Ломоносова 1739 г. (где искусно, хотя, может быть, и непроизвольно используется тот же образ «белого лица», что и в приведенном Тредиаковским в 1735 г. примере хореических строк). Вот этот самый первый русский стих, написанный четырехстопным ямбом:

Беле́ет бу́дто сне́г лицо́м…

<…>

Немного далее, в том же самом письме, Ломоносов приводит пример скада в правильном четырехстопном ямбе (в то время он допускал употребление вольностей в размере «пиррихия» только в «песнях»):

Цветы́, румя́нец умножа́йте!

(Ср. у Тредиаковского менее разговорное слово «румяность».)

Образцы других размеров, приводимые Ломоносовым в его письме, кажутся похожими, как будто с них были сняты отпечатки, когда они парили над неизвестным контекстом; но один его пример, а именно строка шестистопного дактиля, все же содержит некий образ, могущий слегка взволновать воображение:

Вье́тся круга́ми змея́ по траве́, обнови́вшись в рассе́лине…

<…>