Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

В русском языке представления о неопределенности времени, места, человека, вещи или образа действия, передающиеся в языке английском с помощью компонента «some» («sometime», «somewhere», «someone», «something», «somehow» и т. д.), выражаются путем использования частицы «-нибудь», которую присоединяют через дефис к словам «когда», «где», «кто», «что», «как» и т. д. Таким образом, «когда-нибудь» обозначает «sometime», «где-нибудь» — «somewhere», «кто-нибудь» — «someone» или «somebody», «что-нибудь» — «something», «как-нибудь» — «somehow» и т. д. Тут надо отметить, что в обычной речи или в любой части метрической строки двусложного размера, кроме ее концовки, перечисленные сложные слова имеют ударение на слоге, предшествующем лишенной ударения частице «-нибудь». Строка:

Кто́-нибудь, кто́-нибудь, кто́-нибудьSomebody, somebody, somebody —

представляет собою правильный трехстопный дактиль с длинной концовкой. Более того, некоторые родовые или падежные формы, принимающие флексии (например, «какая-нибудь»), находясь в строке двусложного размера, автоматически получают единственное словесное ударение на первой части этого сложного слова и вовсе не имеют никакого словесного ударения на конце своего второго компонента, потому что в противном случае они не вписались бы в размер.

Пушкин и другие поэты его времени рифмуют «кто-нибудь», «где-нибудь» и прочее с «грудь», «путь», «блеснуть» и т. д. Рассказывая о поверхностном и бессистемном образовании Онегина, наш поэт начинает свою знаменитую строфу (гл. 1, V) так:

Мы все учились понемногу,Чему-нибудь и как-нибудь:Так воспитаньем, слава Богу,У нас немудрено блеснуть.

«Чему-нибудь» — дательный падеж от «что-нибудь», и второй стих, в котором содержится это сочетание,

Чему-нибудь и как-нибудь

U┴U─U┴U─

модулирован очень похоже на английский:

With Cherubim and Seraphim[1026]

(Кристина Россетти, «Порог монастыря», стих 24 / Christina Rossetti, «The Convent Threshold»). Русский читатель, тем не менее, совсем не ожидает скада на последнем икте и, декламируя пушкинскую строку, произнесет слог «будь» с более сильным ударением, нежели в обычной речи.

В первой трети XIX в. у хороших русских поэтов проявлялась склонность избегать легкой рифмы, образуемой глагольными окончаниями (неопределенной формы — «-ать», «-еть», «-ить», «-уть»; прошедшего времени — «-ал», «-ала», «-ало», «-али», «-ил», «-ила» и т. д.; настоящего времени — «-ит», «-ят», «-ает», «-ают» и многими другими очень часто повторяемыми окончаниями), либо употреблять ее как можно реже, либо обогащать ее с помощью «опорной согласной».

Хотя в ЕО бедные глагольные рифмы, как и бедные рифмы существительных (на «-анье» и «-енье», приблизительно соответствующие английским окончаниям «-ation» и «-ition», и падежные окончания, такие, как «-ой») встречаются, пожалуй, чаще, чем следовало бы ожидать от нашего поэта, столь изумительно владевшего мастерством стиха, вышеупомянутая склонность заметна в романе даже в тех местах, где преднамеренно перечисляются действия или эмоции, а потому трудно избавиться от монотонности в рифмах.

В пригоршне рифм, наугад зачерпнутых из ЕО

, мы можем выделить столь богатые, как:

пиро́в — здоро́в

зева́л — за́л

да-с — глас

кро́вью — Праско́вью

несно́сный — со́сны

исто́рия — Красного́рья

дово́лен — колоко́лен

ра́да — маскара́да

и лучшую рифму во всем произведении:

си́ний — Росси́ни.

В изобилии попадаются также и невыразительные или бедные рифмы, например:

Ричардсо́на — Грандисо́на

бли́же — ни́же;

легкие для рифмовки падежные окончания:

умо́м — лицо́м;

легкие и неточные рифмы:

прово́рно — поко́рна

прие́зд — присе́ст;

и банальные рифмы вроде:

любо́вь — кро́вь

о́чи — но́чи.

В английском языке прихотливые или составные рифмы, подобные шутовским колокольчикам веселых стихоплетов, несовместимы с серьезной поэзией (несмотря на талантливые попытки Браунинга возвысить их). Русский поэт Пушкин может вполне естественно и изящно рифмовать «где вы — девы», но английскому поэту Байрону не сошло бы с рук, попытайся он рифмовать «gay dens — maidens».

Начало гл. 4, XLIV содержит одну из самых изощренных рифм во всем ЕО, неожиданное и одновременно приятное для слуха созвучие иностранного имени с типично русским словосочетанием, несущим ударение на предлоге:

Прямым Онегин Чильд ГарольдомВдался в задумчивую лень:Со сна садится в ванну со льдом,И после, дома целый день…

Байрон не смог бы написать в этом случае ничего, кроме бурлескных строк вроде: