Комментарий к роману "Евгений Онегин"

13…в тени…— В обоих отдельных изданиях главы и в изданиях ЕО 1833 и 1837 гг. опечатка: «в тиши», что не рифмуется со словом «дни». Пушкин в черновой рукописи (2369, л. 20 об.) вместо зачеркнутого «в тени» написал «в сени». В беловой рукописи снова, пушкинской же рукой, стоит «в тени», а в копии (рукой Льва Пушкина) — «в тиши».

LVI

Цветы, любовь, деревня, праздность,Поля! я предан вам душой.Всегда я рад заметить разность⁴ Между Онегиным и мной,Чтобы насмешливый читательИли какой-нибудь издатель

Замысловатой клеветы,⁸ Сличая здесь мои черты,Не повторял потом безбожно,Что намарал я свой портрет,Как Байрон, гордости поэт,¹² Как будто нам уж невозможноПисать поэмы о другом,Как только о себе самом.

1Цветы, любовь, деревня… — Банальная интонация перечисления objets charmants[326]

, подобная той, что встречается у второстепенных французских поэтов. Ср. «Оды» Ж. Б. Руссо, III, VII:

Des objets si charmants, un s'ejour si tranquille,La verdure, les fleurs, les ruisseaux, les beaux jours…[327]

2Поля! — «Champs», употребленное в псевдолатинском значении (сельская местность, сельские просторы, campagne), вопиющее галльское клише. В XVII в. «aller aux champs»[328] означало «отправиться в деревню», «aller `a la campagne». См., например, в «Георгиках Вергилия», II, Этьена Мартэна де Пэншена (Etienne Martin de Pinchesne, 1616–1705):

Champs, agr'eables champs, vos bois et vos fontainesR'egleront d'esormais mes plaisirs et mes peines;Je cueillerai vos fleurs, vivrai de votre fruit,Content d'^etre 'eloign'e de la gloire et du bruit.[329]

К 1820 г. тема восхваления деревни была в поэзии, вероятно, самым истоптанным общим местом. Пройдя путь от великих «Посланий» Горация до рационалистической дребедени Делиля, она откристаллизовалась до шаблона и растворилась до полной утраты художественности. И в конце XVIII в. даже могучий голос Андре Шенье не смог вдохнуть в нее новую жизнь:

Quand pourrai-je habiter un champ qui soit `a moi?Et, villageois tranquille, ayant pour tout emploiDormir et ne rien faire, inutile po`ete,Go^uter le doux oubli d'une vie inqui`ete?Vous savez si toujours, d`es mes plus jeunes ans,Mes rustiques souhaits m'ont port'e vers les champs…[330]

(«Элегии» [ed. Walter], II, стихи 19–24).

Mes r^eves nonchalants, l'oisivet'e, la paix,A l'ombre, au bord des eaux, le sommeil pur et frais[331]

(«Послания» [ed. Walter]), IV, 2, «К Абелю де Фонда», стихи 5–6). См. также коммент. к гл. 4, XXXIV, 1–4.

Пушкинским rustiques souhaits[332] суждено было сбыться, несколько неожиданно для него самого, в следующем августе (1824).

См. также у Гийома Амфри де Шолье (1639–1720) начало его «Похвалы сельской жизни» (Guillaume Amfrie de Chaulien, «Des Louanges de la vie champ^etre»):

D'esert, aimable solitude,S'ejour du calme et de la paix,………………………………………C'est toi qui me rends `a moi-m^eme;Tu calmes mon coeur agit'e;Et de ma seule oisivet'eTu me fais un bonheur extr^eme.[333]

В русской поэзии эту тему еще в 1752 г. (когда русскому метрическому стихосложению не исполнилось и двадцати лет) опробовал Василий Тредиаковский в своих «Строфах похвальных поселянскому житию» — подражании Горацию, написанном пятистопным хореем с перекрестными рифмами — будущим размером прекрасных стихов Лермонтова в XIX в. и Блока в XX в. Вот d'ecor «Аркадии» Тредиаковского (стихи 37–40):

Быстрые текут между тем речки,Сладко птички по лесам поют,Трубят звонко пастухи в рожечки,С гор ключи струю гремящу льют.