В русском стихе двойной наклон не обладает полной свободой[1004]
: его использование строго ограничивается примерно десятком маловажных подсобных двусложных слов, которые в речи несут ударение на первом слоге, а в поэзии их ударение, при необходимости, может нейтрализоваться с помощью скадов. В стихотворениях Пушкина к таким словам относятся «через», «чтобы», «дабы», «или», «между», «ото» и «перед»[1005]:«Руслан и Людмила», I, 22:
Через леса, через моря…гл. 6, VII, 2:
Дабы позавтракать втроем…гл. 7, II, 9:
Или мне чуждо наслажденье?гл. 8, «Письмо Онегина», 17:
Ото всего, что сердцу мило…гл. 1, LI, 6:
Перед Онегиным собрался…Строк, начинающихся такими ослабленными словами, в
Сама собою напрашивается мысль, что в 1823 г. Пушкин вспомнил о просодическом эксперименте, проделанном Сумароковым в 1759 г. (см. далее, с. 775).
В
Чтобы передать наклон третьей стопы, эту строку можно перевести на английский язык следующим образом: «…before me spread welcoming me…»
Длинный наклон, редкий в английской поэзии, вообще не встречается в русском ямбе. Нечто похожее представляют собою искусственно создаваемые сложные эпитеты, например: «Розово-перстная заря». Наличие дефиса не мешает этому эпитету быть шестисложным словом, имеющим только одно ударение на слоге «перст», несмотря на то, что в обычной речи слово «розово», являясь отдельным прилагательным или наречием, несет ударение на первом слоге.
Разделенный обратный наклон время от времени встречается в русской поэзии, но Пушкин в общем его избегает. Интересно, что, хотя наш поэт отнюдь не был склонен заниматься теорией просодии, его гениальная интуиция, как и у Колриджа, на практике более чем с успехом компенсировала отсутствие такой склонности. В рукописном примечании к
гл. 4, XLI, 7:
Несется в гору во весь дух…гл. 3, V, 14:
И после во весь путь молчал…[1006]Сдвоенный обратный наклон полностью отвергается крупными русскими поэтами (хотя им и пользовались, пусть и неумышленно, некоторые второстепенные поэты, вроде Вяземского, Рылеева и других), поскольку он производит вульгарное и неуклюжее впечатление, ассоциируясь либо с неумелыми попытками писать стихи, либо с частушками полуграмотной челяди, самой ужасной разновидностью фольклора, порожденной влиянием города. Так, в четвертой главе своей замечательной повести «Капитанская дочка» (1833–1836) Пушкин, желая продемонстрировать посредственность мадригала, написанного четырехстопным хореем от лица молодого человека по имени Петр Гринев, начинает седьмую строку сдвоенным обратным наклоном, характерным именно для такого рода стихоплетства: «Они дух во мне смутили…» Местоимение «они», обозначающее в данном случае глаза Маши Мироновой, имеет в речи ударение на втором слоге, однако здесь на них приходится ужасающий скад с обратным наклоном. Критические замечания другого офицера, Алексея Швабрина, и по поводу этого стихотворного опыта, и по адресу девушки, вдохновившей Гринева, приводят к дуэли на шпагах.
Единственный раз Пушкин сам, по какому-то досадному и совершенно непонятному недосмотру, использует сдвоенный обратный наклон в стихе 21 «Пира во время чумы» (1830), представляющего собою перевод белым стихом (с французского прозаического оригинала) сцены 4 первого акта «Города чумы» (1816), трагедии в белых стихах Джона Уильсона, чье настоящее имя было Кристофер Норт (1785–1854). Здесь хореический наклон приходится на слово «его», которое в речи имеет ямбическое ударение: «Я предлагаю выпить в его память»[1007]
.