Можно было бы сказать, что голубоглазые блондины подозрительно напоминают белокурых бестий, что идея разделения людей по некоему врожденному признаку на высшую расу и человеческий мусор слишком напоминает расовую теорию нацизма, а легкость, с какой братья Света обрекают на смерть «мясные машины», вполне соответствует масштабным проектам уничтожения неполноценных рас в газовых камерах. Но я бы не делала этого. И не стала бы подставлять на место избранной расы избранный класс, чтобы получить метафору, уравнивающую два тоталитарных общества. Сорокин набирает своих белокурых и голубоглазых сверхчеловеков из немцев, евреев и славян, из пролетариев и господ, потому что хочет смешать карты в реестре отработанных идей. Писателя явно не интересуют социальные системы. Но, похоже, его занимает психология человека, зыбкость границ между добром и насилием, скептицизмом и верой, тотальным разочарованием в мире и готовностью претворять в жизнь утопию.
При том, что часть своих преданных поклонников этим романом Сорокин потерял, большинство с готовностью съело наживку. Наиболее характерная реакция на роман – не насмешливое сожаление в духе Дениса Яцутко, но серьезные рассуждения о новом Сорокине, о «духовных поисках» автора, о стремлении к гармонии и т. п. Глеб Шульпяков в «Ex Libris НГ» назвал «Лед» самым «теплым» романом Сорокина, и с готовностью восприняв двусмысленную метафору автора, закончил статью призывом «говорить сердцем», Вячеслав Курицын страшно рассердился на критика, имевшего неосторожность назвать братьев света «чудовищными монстрами, лишенными жалости» и увидел в романе «попадание в нерв времени». – «Вроде бы очевидно, что проблемы, связанные со „Льдом“, в том и состоят, что уже сотни молодых людей, подражая „чудовищным монстрам“, часы проводят на коленях, оголив торсы и разговаривая сердцами. Проблема в той девочке, которая сказала в телевизоре позавчера, что прочла „Лед“ и не будет теперь больше заниматься сексом,
Возможно, интервью автора, в которых он сообщал, что «разочаровался в цивилизации, в современном человеке», что он написал роман «о поисках утраченного духовного рая», что сам стал вегетарианцем, как его герои, служили тем камертоном, который настраивал на определенную ноту читательское восприятие. Вопрос, морочит ли он голову интервьюерам, или увлечен собственной игрой в сверхчеловеков, обсуждать не берусь. Но в одном, по крайней мере, есть все основания доверять автору: Сорокин не раз повторял, что не собирался продолжать «Лед», но роман его «не отпустил».
Структурно «Лед» – произведение завершенное. Если первая его часть начиналась как триллер, в котором сюжетно скрещиваются судьбы трех людей – проститутки Николаевой, студента Лапина и бизнесмена Боренбойма и ставятся загадки, вторая – жанрово стилизованная под классическое реалистическое повествование от первого лица исповедь старой женщины, видного члена братства, – все загадки разрешала, то третья – резко меняла ракурс.
Вместо эпилога предлагалась сухо написанная инструкция по эксплуатации оздоровительного комплекса «L?D». Выясняется, что фирма, сумевшая синтезировать метеоритное вещество, рассылает рекламные образцы «оздоровительной системы» (компьютер, шлем, молоточек, двадцать три кусочка льда, панель управления), с помощью которой каждый может ощутить трепетание сердца, вдоволь наплакаться (для комфорта предусмотрены слезоотсосы) и потом испытать эйфорию от согласного трепетания двадцати трех тысяч сердец и растворения в ослепительном свете. Снял шлем – и ты в своем кресле. Отзывы первых пользователей: для одних оздоровление, для других – нирвана, для третьих – наркотик, для четвертых – что– то вроде кино, для пятых – коллективный оргазм.
Замечательная метафора судьбы идеи в современном обществе. Как ни относиться к братьям Света, но героический период их истории существовал. Опасности, лишения, жертвы. А оборачивается все – сенсорной игрой, игрушечными слезами и умеренной эйфорией. Массовое общество обратит в продукт потребления и трепетание сердца, и очистительные слезы, и мистические видения.
Загадочные две странички финала, где шестилетний мальчик, оставленный дома, начинает играть с кусочком льда и пытается его согреть, – не мощный финальный аккорд, а тихая тающая нота, удачно завершающая повествование..