Комментарии: Заметки о современной литературе

Взять хоть такой вопрос, как уравнивание всех форм собственности. Казалось бы, приветствовать нынешним радетелям народа прекращение затянувшегося социального эксперимента, поддержать предложения экономистов отдать крестьянам землю. Но тут особого рода логика, согласно которой предлагаемые экономические реформы – «прямое и непосредственное продолжение того, что делалось в сельском хозяйстве, начиная хотя бы с 1929 года» (В. Кожинов).

Что-то непонятно: почему же насильственная кровавая коллективизация, квалифицировавшаяся Сталиным как революция (да и была ею!), приравнена к реформам, никого не насилующим, ничего не предписывающим, ничего не запрещающим, а только разрешающим?

Что же касается Солженицына, то через всю его прозу и публицистику проходит мысль, что без права собственности нет свободного человека («…исходные понятия – частной собственности, частной экономической инициативы – природны человеку и нужны для личной свободы его»). Отсюда такое пристальное внимание к реформам Столыпина. Персонаж «Красного колеса», Арсений Благодарев, рассуждает о крестьянской общине: «…спасибо, Столыпин вызволил… Так враз – его убили. Нашу жизнь он поднял, а помещиков лишил дешевой силы – вот и убили». В глазах крестьянина Столыпин – освободитель от тяжкой зависимости общины. В глазах Солженицына Столыпин – умный реформатор, целенаправленно действовавший, чтобы создать экономически независимый средний класс, опору стабильности, предоставить простор для деятельности всем энергичным и предприимчивым людям, создать сильное местное самоуправление, залог экономического процветания страны. Современным сторонникам централизованной экономики и коллективного труда, с подозрением относящимся к попыткам личности выделиться из коллектива, очень трудно опереться на Солженицына. Однако можно и такое встретить на страницах, например, «Литературной России»): «Буйновский ощущает себя как личность и ведет себя как личность. Он не чувствует в себе ответственности перед народом, ответственности – выжить. Иван Денисович и Матрена – личности соборные… Они… несут на себе ответственность не личностную, как Буйновский, который при личном унижении восстает и погибнуть готов, а ответственность соборную, всенародную. Они ответственны перед Богом за сохранение русского народа. Во имя этой ответственности они готовы идти и претерпевать неимоверно многое, в том числе и личные унижения, не унижаясь душой при этом».

Странную манипуляцию понятиями, но, к сожалению, достаточно типичную производит здесь критик.

Вдумаемся хотя бы – почему дал Солженицын своей повести название «Щ-854» и почему это название показалось совершенно неприемлемым с точки зрения цензурных условий? «Не допуская возражений, сказал Твардовский, что с названием „Щ-854“ повесть никогда не сможет быть напечатана», – вспоминает Солженицын.

Название действительно диковатое для русской литературы. Нельзя помыслить, чтобы такое могло быть у Пушкина, Тургенева, Толстого: там все имена собственные – «Евгений Онегин», «Рудин», «Анна Каренина», а уж от героев, от личностей идет восхождениек типу. Но русская литература не сталкивалась не только с лагерями – она не сталкивалась прежде всего с такой патетической волей к уничтожению личности, какая явлена была в идеологии строителей нового общества.

«Хочу позабыть свое имя и званье, на номер, на литер, на кличку сменять», – с пафосом восклицал поэт (В. Луговской). Это желание и было уважено.

По-видимому, ГУЛАГ – это и есть та идеальная модель общества, где имя меняют сразу на литер и номер. Вряд ли случаен и литер Ивана Денисовича, одна из последних и наименее благозвучных букв в русском алфавите. (С нее же, кстати, начинался лагерный номер самого Солженицына – Щ-282.) В «ГУЛАГе», в главе о кенгирском восстании, рассказано, что одним из первых требований восставших узников было – снять номера.

Уже одним названием своей повести Солженицын заставлял мысль читателя двигаться в направлении, обратном коллективистскому пафосу обезличивания. «У нас и народники в социализм идти хотели – через общину, и марксисты через коллектив», – иронизирует Солженицын над расхожим газетным лозунгом, прославляющим коллективный труд. «Так в лагере ничего, кроме труда, и нет, и только в коллективе! Значит, ИТЛ – и есть высшая цель человечества?»