Коммерция (август 2007)

Чеченским войнам (особенно, конечно, первой) не повезло в том смысле, что они стали первыми в нашей истории, которые можно было смотреть по телевизору. При этом первая чеченская пришлась на период беспрецедентной независимости СМИ от Кремля и столь же беспрецедентного уровня демократии (в смысле реальной зависимости власти от мнения избирателей). Как показывает зарубежный опыт, очень сложно совмещать войну с избирательным процессом, а журналистам, мягко говоря, не всегда хватает ума и ответственности для того, чтобы освещать ситуацию объективно.

К указанным факторам добавилось начавшееся еще в советское время общероссийское помешательство на нефтяной теме. Тот факт, что в Чечне есть немного нефти (примерно 1% российских запасов), снял для нашей «образованщины» все сомнения в том, что война велась за нефть, причем к нефти рвалась российская сторона (никак не могла прожить без этого процента). Да еще и нефтепровод Баку-Новороссийск должен был проходить через Чечню, после этого сомнения вообще становятся излишними. Правда, труба еще в 90-е была пущена в обход Чечни, а заполнять ее было нечем тогда, нечем и сейчас, но кого это волнует? Почему не случилась война в Татарстане, где нефти и труб гораздо больше, чем в Чечне, да и национальная специфика наличествует? Всякая война имеет ту или иную экономическую подоплеку. Почему чеченская война более коммерческая, чем любая другая, никто никогда и не пытался объяснить. Либо надо говорить о неприемлемости войн вообще (правда, здесь основным аргументом все-таки должен быть гуманитарный, а не экономический), либо чеченская война ничем не хуже других войн.

Что касается того, как воевали и как вели себя в Чечне наши войска, могу утверждать: и по тупости и бездарности командования, и по небезупречности поведения личного состава Великая Отечественная ничем не уступит обеим чеченским войнам. В ней были такие эпизоды и в таких количествах, что лучше уж замолчать эту тему. Что, однако, не отменяет священности Великой Отечественной, которую ей придали массовый героизм военнослужащих (да и множества гражданских лиц) и абсолютная инфернальность противника.

С противником у нас и в Чечне было нормально. По степени варварства боевики достойные конкуренты гитлеровцам. При этом и глобальность их замаха постепенно сравнялась с гитлеровской. Начинали они с вполне традиционного сепаратизма, за пределы Чечни не выходившего. Однако «независимая Ичкерия» очень быстро стала частью глобального исламского проекта в ваххабитском варианте. Вариант этот оказался настолько диким и неприемлемым, что оттолкнул от себя значительную часть тех боевиков, которые поначалу воевали против России за чеченскую независимость. Посмотрев на то, во что выливается эта независимость, они решили, что лучше Москва, чем Эр-Рияд. Соответственно, война была оправданна с любой точки зрения - и с формально-юридической (защита территориальной целостности страны), и с морально-политической (абсолютная неприемлемость противника). Это относится и к первой войне, а вторая к тому же стала отражением прямой агрессии.

Что до героизма, для российских военнослужащих (исключая, разумеется, предателей) вся эта война была сплошным героическим актом. Как минимум потому, что никогда нашей армии не приходилось воевать в атмосфере такого сильнейшего антиармейского морального террора, как в первую чеченскую (до конца этот фактор не исчез и во вторую чеченскую, но все же его значимость резко снизилась). Собственные СМИ превратили военных во врагов и варваров или, в «лучшем» случае, в жертв политики «преступного режима». Поскольку на любой войне важнейшим фактором является моральный, воевать в таких условиях практически невозможно.

Конечно, наша армия не первой попала в подобную ситуацию, просто мы никогда не учимся на чужих ошибках, да и на своих довольно редко.

Исторический опыт показывает, что очень трудно бороться с партизанами, если тех поддерживает значительная часть местного населения или зарубежные силы. Совсем сложно становится, если действуют оба эти фактора одновременно. А если при этом партизаны принципиально не считаются с собственными потерями и не придерживаются никаких писаных и неписаных правил ведения войны, единственной эффективной формой борьбы с ними становится геноцид или, в крайнем случае, массовая депортация или интернирование населения в концлагеря. На такое способен далеко не каждый авторитарный режим, а режим демократический не способен в принципе. В стране, ведущей противопартизанскую войну, начинается психологический слом, охватывающий и население, и власть, и армию. Так было с французами в Алжире, с американцами во Вьетнаме, а теперь и в Ираке. СССР отчасти встретился с этим явлением на заключительном этапе афганской войны. Но в полном масштабе российские военнослужащие испытали на себе все прелести ведения противопартизанской войны в условиях свободы СМИ только в середине 90-х.