Комната 15

– В «Одиночество»?

– В «Одиночество». – Я записываю название в надежде на то, что это оживит какие-нибудь воспоминания. Подобные подпольные клубы без лицензии живут недолго. У них нет вывески над входом, нет страницы в интернете, они не значатся ни в одном справочнике. Сейчас клуб устроили в здании заброшенной фабрики, а через месяц он уже будет в убогом подвале в противоположном конце города. Полиция их закрывает, а через считаные дни они появляются снова. Но это название для меня ничего не значит. – Я хочу, чтобы ты выяснил, куда он перебрался сейчас.

Все внимание Бекса поглощено тем, чтобы обогнать мотоциклиста. Наконец он отвечает, раздельно выговаривая слова:

– Но нам же это известно, шеф. Мы установили это четыре недели назад. – Он бросает на меня взгляд. – Вы сказали мне притормозить и никому ничего не говорить, поскольку вам показалось, что в прошлый раз их заранее предупредили.

– Вези меня туда, – говорю я, и Бекс снова оглядывается на меня, но ничего не говорит.

Мы въезжаем в пригород; я смотрю на мелькающие мимо дорожные знаки. Опасность угрожала двум женщинам. Одна из них мертва. К этому причастен кто-то из участка. Мне нужна помощь, но кому я могу доверять? Начиная с этого человека рядом со мной, который называет меня шефом. Я вижу его смуглую кожу, темные волосы на затылке. Кто он? О чем думает? О чем таком не говорит, что я должен знать?

Конечно, вдруг осеняет меня, если Бекс не тот, за кого себя выдает, я, возможно, помогаю убийце найти следующую жертву.

– Всякий раз, когда идет снег, отец рассказывает про то, как они шли по горам, когда бежали из Ирана, – неожиданно говорит Бекс, словно догадавшись, что я думаю о нем. Он на скорости обгоняет грузовик с мебелью из Шотландии и говорит о том, как у его родителей при шахе была фабрика, выпускавшая ремни и кожаные сумки. Похоже, Бекс выкладывает этот эпизод истории своей семьи в качестве примирительного жеста. А может быть, ему кажется, что если он откроется мне, я откроюсь ему. Это трюк бывалых рецидивистов: выкажи человеку свое доверие, и он ответит тебе тем же.

– Затем случилась революция, – продолжает Бекс, не обращая внимания на то, что я и не думаю ему отвечать. – Родители мои были совсем молодыми, только-только поженились, но отец быстро прославился своей нелюбовью к новым парням и решил бежать, пока не поздно. Они с матерью шли через горы, вдвоем, почти без всего. Приехав сюда, брались за любую работу, какую им предлагали, откладывали каждый свободный пенни – и наконец купили газетный киоск в Норт-Финчли. Они любили Маргарет Тэтчер и до сих пор мечтают о том, чтобы их единственный сын когда-нибудь вернулся в Исфахан и продолжил выпускать кожаную продукцию. – Смешок. – Печально, но у меня никогда сердце не лежало к бизнесу, – говорит он после небольшой паузы и, оторвав одну руку от руля, изображает виноватый жест.

Я чувствую, что сердце Бекса лежит к тому, чтобы двигаться, что-то делать, вышибать двери, ловить преступников. Не тот он человек, который захочет сидеть и что-то обдумывать, и уж тем более создавать линию модных иранских аксессуаров. Я сочувственно бурчу что-то, но если Бекс ждал услышать мои личные воспоминания, его ждет разочарование. Снова закрываю глаза и откидываюсь головой на дверь. Я должен использовать те воспоминания, которые у меня есть. Думаю о глазах Эми Мэттьюс, смотрящих сквозь меня. Что она видела? Дружка, охваченного буйством? Бывшего любовника, затаившего смертельную обиду? В нее выстрелили от пяти до семи раз. У двери произошла драка. Но всякий раз, когда пытаюсь представить себе стрельбу, я чувствую, что тут что-то не так, что-то от меня ускользает.

* * *

Воспоминания оказываются гораздо более скользкими, чем я полагал. История жизни Бекса оказала на меня странное воздействие, причем плохое. Я ловлю себя на том, что начинаю сомневаться в воспоминаниях, которые у меня точно были, и пытаться разобраться в тех, которых у меня точно не было. Это страшно: воспоминания ускользают от меня. Я стараюсь бороться с тем, что уже прозвал своим «забвением». Надо вспоминать. Все что угодно. То место, куда я шел вчера вечером. Дом, в котором я жил. Лору. Гостиницу. Другие гостиницы. Вскоре воспоминания о всевозможных гостиницах разрастаются у меня в голове подобно сорнякам.

Первая гостиница, которую мне удается вспомнить, на Менорке. Почему из всех гостиниц именно эта? Сколько мне тогда было – семь лет? Яркие здания вокруг двух голубых бассейнов над обрывом. Далеко внизу крошечный полумесяц пляжа, добраться до которого можно было только по длинной крутой лестнице. Я со страхом ходил по ней, крепко вцепившись в руку матери, стараясь не смотреть вниз, боясь, что если я посмотрю на море, оно сорвет меня с обрыва. Отец, разумеется, шествовал впереди, подобно спартанскому полководцу, каждым своим шагом выражая без слов свое отношение к моей робости. Мне так хотелось ходить по лестнице, как он… Заслужить его уважение…