Комната Бога

Матросы спустили курки на мортирах. Блеснула искра ружейного кремневого замка, зашипел порох и со звуком, похожим на разорвавшуюся струну гигантской виолончели, гранаты выстрелили во мрак. Один из снарядов успел рвануть в воздухе, до погружения в воду, высветившись малым белым пятном посреди ночи.

По палубе пиратского судна, окутанной пороховым облаком дыма, прокатились ликующие вопли и свист. Галеон не заставил долго ждать ответа, – с их стороны раздался придушенный треск мушкетных залпов. Ушей экипажа корвета коснулись отдаленные, неразборчивые выкрики испанцев.

– Клоунада какая-то, – подытожил Жак.

– Может еще разок бахнем? – со светящимся азартом в глазах предложил Яннис.

– Достаточно. Побережем боеприпасы. – капитан с напряженным прищуром смотрел по направлению испанского галеона. – Они определено что-то задумали.

– Может просто утра дожидаются? – предположил Бушар.

Жак де Сор ничего не ответил.

– Я к себе в каюту, – скупо сообщил он. – Если что изменится, – незамедлительно доложить мне.

После чего, с неизменчивым, суровым выражением лица, уцепившись большими пальцами рук за рукояти рапир, торчавшими по обе стороны пояса, скрылся во внутренних помещениях корабля.

***

В нескольких километрах от происходивших событий, посреди неоглядного простора карибского моря, тонкой, рябившей тропой расстелились блики лунного света по измятой ветрами водной глади. Неполный диск земного спутника подмигивал сквозь редкие проталины густого облачного полотна. Одна из жирных точек этого пространства, диаметром навскидку метров в пять, перемещаясь с непомерной для того времени скоростью, казалось, поглощала видимый мир, – измельчала, деформировала, закручивала его в спираль, а после выплевывала в первозданном виде. Наблюдавший сие явление матрос, если бы таковой имелся, списал бы столь парадоксальную причуду на издержки помутненного одиночеством разума, слишком долго заточенного в однообразной, уже тошнотной до одури деревянной коробке, ограниченной корпусом корабля; или, возможно, поклялся бы, глядя щенячьим взором в небесный купол, в тысячный раз, – с завтрашнего дня ни капли спиртного.

Область искаженной видимой вселенной, переливаясь сотнями цветов и бликов, растянутых пружиной струн, замедлилась, остановилась; плавно погрузилась в воду, образовав в толще ее выемку сферической формы, стремительно схлопнувшуюся набежавшей сверху волной, оставив на поверхности лишь небольшой водянистый бугор, шустро мчавшийся по волнам в направлении к кораблям, осмотрительно выжидавших действий друг друга.

***

Лавина табачного дыма перекатывалась в пространстве небольшой комнаты, пока не расползлась по стенам полупрозрачной вуалью, разбившись о портрет красивой молодой девушки, взиравшей на убранство каюты капитана с чарующим игривым блеском, филигранным штрихом мастера отпечатанным в ее карих глазах.

Жак де Сор сгорбился над пожелтевшим, выцветшим, имевшим множество пробелов и ошибок, – грубым начертанием карты карибского бассейна. В зубах его чадил окурок витого табачного листа. Полупустой бокал вина, распространявший ароматы винограда, отражал в себе колышущийся, неуверенный огонь свечи. Подперев руками поникшую голову, капитан завис над ссохшейся бумагой, распластавшейся по дубовой столешнице.

Мысли Жака были далеки от архипелага островов, обозначенных примитивным контуром. По неведомой ему причине разум одолели непривычные, являвшиеся крайне редкими, чужеземными гостями, – размышления о непостижимых поворотах судьбы. Являются ли они случайными или есть кем-то предначертанный путь… И если есть, то кем? Богом? Зачем Ему такая пылинка как Жак де Сор, и почему теперь юнец с благочестивыми порывами души именно здесь? Неужели есть в том некий сокровенный смысл? Капитан вспоминал как будучи тем самым юнцом поступил на службу королевского флота, полный уверенности, что за два-три года скопит достаточно денег для обустройства гнездышка со своей возлюбленной, – той, что будет ожидать его с безмерной преданностью, день ото дня съедая взглядом горизонт; хвастливо, с гордостью воспевать отважность и бесстрашие любимого мужчины в глазах умиленной, сраженной наповал публики, разинувшей рты от зависти к столь искренней, неподкупной любви…