Комната в гостинице «Летучий дракон»

Разумеется, я тут же завел разговор о разбитой голове полковника. Мы пришли к обоюдному согласию, что, не надели я его довольно увесистым ударом трости, он снес бы головы у половины населения «Прекрасной звезды». Все слуги до единого разве не подтвердят это под присягой?

Легко догадаться, что, кроме желания уклониться от скучных допросов правосудия, я имел и другую причину торопиться в Париж. Каким же был мой ужас, когда мне объявили, что сегодня ночью невозможно достать лошадей ни за какие деньги. Последняя пара, которая находилась в городе, была затребована в гостиницу «Французский герб» для господина, который обедал и ужинал в «Прекрасной звезде» и которому внезапно потребовалось отправиться в Париж именно в эту ночь.

Кто этот господин? Уехал ли он? Нельзя убедить его повременить до утра? На эти вопросы я скоро получил ответ.

Путешественник у себя в номере укладывал вещи, и звали его Дроквилем.

Я мигом взлетел в свой номер, где нос к носу столкнулся с собственным камердинером. При виде его мои мысли тотчас приняли иной оборот.

— Ну, Сент-Клер, говори скорее, кто эта дама? — вскричал я.

— Она дочь или жена… черт, не помню… графа де Сент-Алира, того старика, которого генерал едва не искрошил саблей на куски, не уложи вы его самого.

— Молчи, болван! Полковник напился как скот и храпит во всю ивановскую. Какая вера его словам? Живо собирай вещи. Ты, часом, не знаешь, в каком номере остановился месье Дроквиль?

Разумеется, Сент-Клер знал; ему всегда было известно все на свете.

Спустя полчаса Дроквиль и я катили по дороге в Париж в моем кабриолете и на его лошадях. Между делом я рискнул было спросить, жена ли графа де Сент-Алира была с ним, и нет ли у него дочери.

— Есть, и прелестная молодая девушка, говорят. Но была ли жена с ним, или это дочь от первого брака, я сказать не могу. Я видел одного графа.

Маркиз вскоре задремал, прислонившись к подушкам сиденья. Я тоже устал от дороги и то и дело клевал носом; но маркиз спал как убитый. Проснулся он лишь на пару минут на следующей станции, где, на наше счастье, лошади уже были приготовлены его человеком, посланным, как он объяснил мне, с этой целью вперед.

— Прошу извинить меня, я довольно скучный попутчик, — сказал он. — В течение последних трех суток я спал не более двух часов. Пожалуй, я выпью здесь чашку кофе, и вам советую; здесь отлично готовят.

Он заказал две чашки черного кофе и ждал, пока их принесут, высунув из окна голову.

— Мы берем посуду с собой, — заявил он подошедшему с исполненным заказом слуге. — Благодарю.

После короткой заминки, пока он расплачивался, он втянулся обратно в карету, держа в руках маленький поднос с чашками.

— Терпеть не могу, чтобы меня ждали или торопили, — заметил он, устраивая у себя на коленях нечто вроде столика. — Предпочитаю пить кофе маленькими глотками, на досуге.

Я согласно кивнул головой. Напиток действительно был превосходен.

— Как и вы, маркиз, я тоже мало спал эти дни; надеюсь, кофе взбодрит меня.

Мы еще не допили, когда экипаж тронулся. Ароматный эликсир расположил нас к разговорчивости; маркиз был добродушен, блистал умом, описывая мне парижскую жизнь, ее опасности и обычаи. Его советы были в высшей степени полезны. Однако, несмотря на любопытные рассказы моего спутника, меня вскоре снова стало клонить ко сну. Временами я встряхивал головой, чтобы прогнать дремоту.

Вероятно, заметив мое состояние, маркиз тактично оставил разговор; водворилось молчание. Окно с его стороны было открыто. Он выбросил в него свою чашку; ту же услугу он оказал и мне; в заключение следом за чашками полетел поднос. Я слышал, как он звякнул, падая на камни. Счастливая находка для раннего путника в деревянных сабо!

Я откинулся на мягкие диванные подушки; моя драгоценность — белая роза — лежала завернутая в платок у меня на сердце, внушая всевозможные романтические мечты. Между тем сон одолевал меня все сильнее, хотя и не сменялся блаженным забытьем. Из-под полуприкрытых век я лениво оглядывал внутренность кареты.

Как ни велико было желание сна, пересечь границу между бодрствованием и небытием казалось невозможным: вместо сна я впал в какое-то непонятное оцепенение.

Маркиз достал со дна кареты свой письменный ящик, поставил его себе на колени, отомкнул и вынул предмет, оказавшийся лампой, которую он на двух приделанных к ней крючках повесил перед собой над окном. Надев очки и достав пачку писем, он принялся внимательно читать их.

Мы продвигались вперед крайне медленно. До сих пор я ехал четверкой, теперь же мы были рады получить и пару лошадей. Естественно, скорость кареты значительно снижалась.

Мне до смерти надоело смотреть на маркиза, который с очками на носу все читал, откладывал и надписывал одно письмо за другим. Я пытался избавиться от этого однообразного зрелища, но какая-то неведомая сила мешала сомкнуть глаза. Сколько я ни пробовал закрыть их, мне лишь пришлось убедиться, что я не в состоянии сделать это.