Комната Вильхельма

По улице шла коричневая замшевая дубленка; гладкая, она блестела, как угорь после дождя. На подкладке из белой овчины, с овчинными же отворотами. Курту она была коротковата. Его голова торчала, словно птаха, выглядывающая из гнезда. Хотя ему и не было свойственно удивляться, он всё же недоумевал, почему Вильхельм оставил всё, что ему принадлежало (включая жену и ребенка), так, словно просто спустился к почтовому ящику отправить письмо. По какой-то необъяснимой причине Курту это нравилось. И он шел так, как в его представлении должен идти Вильхельм — торопливо, слегка ссутулившись, — от любовницы на важную встречу в редакции. Одежда херре Томсена была тряпьем без намека на индивидуальность, в то время как от Вильхельма осталась одежда живого человека с разнообразными запахами: мужчины, пота, табака. Пахло сильно, приятно, неистребимо, хотя вещи наверняка не раз стирали. И так как Курт злился на Лизе и мальчика, посмеявшихся над ним, дубленка пахла его злостью, которая мешалась со злостью Вильхельма, излитой на страницы дневника. «Я еще сильнее захотел увидеть, как она страдает. Но ее почти невозможно сломить, потому что страдания моментально становятся для нее удовольствием».

Курта занимала именно Лизе Вильхельма, настоящую же Лизе он нисколько не понимал. Вечером в центре почти не было гуляющих, а редкие прохожие походили на Курта — точно так же брели без определенной цели. После восьми вечера люди по большей части сидели перед телевизором, в театре или в кино, или же отправлялись на ужин к друзьям или родным. Всё что угодно, кроме блуждания по холодным ноябрьским улицам без мысли о том, куда заведет случай. Единственное исключение — молодые пары, которым могло взбрести в голову что угодно. Остальные — одинокие души, в основном мужчины; они напоминали нарисованные фигуры, которые должны придать улице жизни и своеобразия. Они появлялись там, будто пробившись сквозь брусчатку, и подпитывались влагой стен. Курт отличался от других хорошей одеждой. Как и остальных, его притягивали пивные: на бульваре открылось много новых заведений, пока он вел жизнь крота в норе. Ему хотелось найти тихое местечко без громкой музыки и игровых автоматов, а еще — по-настоящему напиться, впервые после возвращения из Америки. Наполовину это желание принадлежало Вильхельму. Оно просачивалось через его одежду, слова и дикую тоску, что он оставил этим двоим, которые, казалось, выглядели счастливыми от одних только воспоминаний о его жестоком буйстве, когда он выпивал вдвое больше виски, чем нужно обычному человеку, чтобы свалиться с ног. Курт пытался припомнить девушку-миллионершу из Калифорнии, с которой у него была головокружительная связь. Может, у него уже шестилетний ребенок. Но для него это совершенно ничего не значило. Дети его не интересовали. К тому же она наверняка сделала аборт, и его опасения из-за регистрации напрасны. И даже если бы он совершенно забыл об этом, то мог бы даже получить удовольствие, которого бессознательно искал.

Когда на углах улиц его подхватывал ветер, дубленка Вильхельма надувалась парусом. И хотя ноги под ней принадлежали Курту (Неопределившемуся), они всё равно привели его в гостиницу «Дроп инн»: в те пять лет, что Вильхельм был одержим Хелене, дубленка часто висела в здешнем гардеробе. Особенно сильный порыв подтолкнул Курта к вращающейся двери. Протягивая гардеробщице одежду, он увидел перед собой гипсовый бюст царицы Нефертити с подоконника в комнате Вильхельма. Это был подарок от фру Карлсен, владелицы гостиницы. Лизе как-то рассказывала, что любовницы вечно ему дарили всякие вещи, как правило, совершенно бесполезные в доме, где больше всего не хватало кухонной утвари. Из дневниковых записей Вильхельма: «Не может смысл моей жизни заключаться в том, чтобы женщины, ради которых я готов умереть, разводили вокруг меня домашние хлопоты». Датировано 1958 годом — тогда Лизе еще готовила, и ходила за покупками сама, и вела учет расходов. Вильхельм же каждый вечер сверял цифры, помечая красным карандашом все лишние, по его мнению, траты. Отношения с фру Карлсен продлились недолго и были несерьезным. Но та опекала его во время связи с Хелене; они всегда выбирали самый незаметный столик в углу, и со своего места за стойкой она наблюдала — с нежностью и материнским чувством — за их страдальческими лицами, когда они сплетали ноги под столом и сжимали друг другу руки с такой силой, будто кто-то пытался насильно отвести их туда, где каждому из них было место. Фру Карлсен — предшественница Милле. Она понимала, что Вильхельму нужно любой ценой вырваться из брака, и смирилась с тем, что причина не в ней.