Компаньонка

Кора сделала вид, что ладонью взбивает свои стриженые кудри.

– Написали только тебе?

– Не знаю. На бранче сегодня никто об этом не упоминал. С другой стороны, незамужние мамочки – тема непопулярная.

Йозеф побарабанил пальцами по ее бедру. Хотя он мылся и чистился, приходя с работы, ногти у него всегда были обведены черным машинным маслом.

– Хочешь этим заняться?

– Не знаю. – Кора глянула на потолок. Времени будет уходить уйма. Но ведь Грета на следующий год уезжает в колледж. Кора уже сейчас целыми днями читает. У Говарда с женой родился малыш, но они в Хьюстоне. У Эрла с женой детей пока нет, но в любом случае они живут в Сент-Луисе. – Мне сорок девять, – сказала она. – И я в этих делах совсем не разбираюсь. Не поздно ли начинать?

Он улыбнулся:

– Мне тоже так казалось.

Она прижалась лбом к его плечу. Конечно. Как она могла забыть. Она редко вспоминала о том, сколько он потерял, как приехал сюда, не имея ничего, кроме дочери, и начал сначала. Он не просто выкарабкался – он достиг большего. Сухой закон в Канзасе по-прежнему действовал, но Йозеф мог бы поехать в Нью-Йорк, да куда угодно, и снова начать варить пиво. Однако теперь ему нравилось работать с самолетами, разгадывать загадки каждой модели, решать технические задачи. Нет, сказал он, пивом я больше заниматься не буду. Если завтра в Канзасе легализуют алкоголь – они понимали, что это маловероятно, но предположим, – он иногда станет заходить в бар выпить пива. В остальном его жизнь не изменится.

Кора подняла голову и посмотрела на Йозефа. Тот откинулся на спинку дивана, подняв тучку пыли.

– Ладно, – сказала Кора, рукой разгоняя пыль.

Доктора, прекрасные люди, собрались назвать свое учреждение «Милосердным домом». Решили, что благотворителям больше понравится это расплывчатое, без уточнений, название. У докторов уже и дом был – некая дама узнала об их намерении и завещала им огромный викторианский особняк, сплошь фронтоны и портики, на двух акрах земли у въезда в город.

– Дом милосердия – это Диккенс какой-то, – сказала Кора, а сама подумала: как Дом призрения для одиноких девочек. Дом для падших женщин.

– Дом Святой Моники? – предложил доктор помоложе. – Она ведь была матерью.

– Слишком по-католически, – возразил доктор постарше. – Простите уж.

Доктор помоложе был католиком.

– Добрый дом? – сказала Кора.

Доктора переглянулись и поморщились.

– Это как-то… – Доктор постарше потряс головой. – Как-то, простите уж, приторно.

– Доброта – это не приторно, – возразила Кора. – Сладость – да. Доброта – нет. – Она посмотрела на обоих. Оба добрые. Но не приторные. – Ведь эта идея в основе всего. Она должна нас вести.

– Какая идея?

Они в ожидании смотрели на нее. Кора задумалась. Ей пришла на ум единственно возможная фраза.

– Ну, что… в основе нравственности всегда лежит сочувствие.

Молодой доктор улыбнулся:

– Кора, вы читали Шопенгауэра?

– Немножко, – улыбнулась в ответ она. – Он ведь нередко бывает прав, да? Но я не уверена насчет Дома сочувствия.

Доктор постарше покачал головой:

– Если мы скажем «сочувствие», люди услышат «чувственность». А мы хотим, чтоб нас поняли правильно. Нет. Так не пойдет.

Собирать деньги на Добрый дом было непросто, особенно в те первые скудные годы. Тогда многие собирали деньги на добрые дела. Как иногда попросту объясняли Коре те, кто ей отказывал, она вырывала кусок у благотворителей, помогавших невинным детям, которые ничем не заслужили страданий. А незамужние матери, как сказала Коре одна из женщин в клубе, сами виноваты.

– Детишек мне жаль, – сказала она, – а девочкам… не надо было ноги раздвигать.

– Некоторым – да, – только и ответила Кора. Если быть невежливой, много не соберешь. Но ей больно было слышать такое о матерях, особенно когда она с ними познакомилась. В Добрый дом наняли управляющего, учителя и медсестру с проживанием, и текущими делами Кора не занималась. Но она часто заезжала посмотреть, не надо ли чего; одни обитательницы видели в ней только немолодую даму в шляпе и перчатках и не заговаривали, а другим нравилось, что кто-то им улыбается и спрашивает, как дела. Там были и тринадцатилетние девочки, и пара женщин за тридцать. Кое-кто – из хороших семей. Некоторые, похоже, были образованы лучше Коры, а между тем самая умная, бывшая студентка колледжа, призналась, что купилась на рекламу лизола. Были женщины из Уичиты, были из городишек, пострадавших от засухи, одна – из Оклахома-Сити. Местные и не местные, они не могли появляться в городе, особенно когда вырастал большой живот. Кора принимала заказы на маленькие баловства: шоколадки, щетки для волос, книги. Одна девочка на шестом месяце попросила плюшевого мишку.