Как тестировать приложение? Это можно делать на прилагающемся к Visual Studio эмуляторе или на настоящем телефоне. Последнее требует разблокирования устройства. Разблокировать разрешается до трёх телефонов в год, но при желании разработчик может увеличить лимит, послав запрос в Microsoft.
В общем, забота о разработчиках налицо, что впрочем, можно считать стандартом для Microsoft. Однако это не единственное, и даже не главное, чем их можно порадовать. Распространённость устройств и, соответственно, популярность платформы для авторов программ всегда будет оставаться приоритетом. Своевольной Apple разработчики продолжают прощать и непрозрачную политику сертификации, и прочие огрехи. Главное - чтобы на создании программ можно было заработать.
Пойти в ближайший магазин и купить телефон с Windows Phone 7 в России невозможно - первые устройства появятся не раньше ноября 2010 года. В Microsoft это объясняют просто: прежде чем начать продавать телефоны, их нужно должны образом локализовать. Причём означает это не только перевод интерфейса ОС и настройку модулей связи на работу с местными операторами.
Предполагается, что до начала продаж российскую версию Windows Phone 7 снабдят поддержкой местных социальных сетей: "Вконтакте", "Одноклассников" и "Живого журнала". Если эти планы исполнятся, то по поддержке российских социальных сетей WP7 обойдёт и Nokia, и Android, и iPhone. Для последнего, правда, есть приложения "Вконтакте" и "ЖЖ", но это далеко не то же самое, что прямая интеграция в систему.
Нельзя не признать, что Windows Phone 7 - вполне достойный ответ компании на действия конкурентов, напоминающий, пожалуй, о тех временах, когда Windows Mobile победил Palm OS. Прозвучал он, конечно, с опозданием на несколько лет, и это признают даже в самой Microsoft. Однако если компания и дальше будет так активно продвигать Windows Phone, то о запоздалости его появления все рано или поздно позабудут, а конкурентам придётся слегка подвинуться.
Василий Щепетнёв: Мутация слов
Автор: Василий Щепетнев
Летом одна тысяча восемьсот пятьдесят седьмого года поэт Иван Никитин завершил свой крупнейший стихотворный труд, поэму "Кулак". Переписка набело обошлась бы воронежцу в пятнадцать рублей серебром. Не желая тратиться, Никитин собственноручно переписал "Кулака", что стоило ему десяти дней сидения за столом из расчета по полтора рубля экономии за день, о чем свидетельствует письмо Ивана Саввича приятелю, Николаю Ивановичу Второву от пятнадцатого июля.
В поэме речь ведётся не о сельском мужике-хозяине, выбившемся в эксплуататоры. Её герой вполне городской маклак, купи-продай, готовый ради грошовой выгоды день-деньской суетиться, обманывать, унижаться и подличать. Ничего общего с кулаком тридцатых годов следующего века, богатом селянине, норовящем из классовой ущербности то сглазить колхозное стадо, то подсыпать битое стекло в колхозную маслобойку, и вообще - вредить советской власти тысячью и одним тайным способом. Изменилось значение слова, изменилась и судьба кулака, приговорённого временем к ликвидации оптом, как класс, и в розницу, как вредного индивидуума.
Ещё в глубокой древности сведущие люди знали: обозначение объекта, субъекта или явления каким-либо присущим одному ему словом даёт власть над этим самым объектом, субъектом или явлением. Но объекты, субъекты и даже явления не терпят власти над собой, и потому стремятся освободиться, меняя либо свою суть, либо суть слов. Очевидный пример - слово "наверное". Прежде, в девятнадцатом веке оно существовало в качестве наречия и выражало неколебимую уверенность, гарантию непременности. В тысяча восемьсот восемьдесят первом году утверждение "Через двадцать лет Россия наверное станет первой европейской державой" понималось в смысле, что иначе и быть не может, разумеется, станет. Сейчас "наверное" выступает, как вводное слово, означающее "пожалуй", "может быть": "Наверное, лет через двадцать Россия сравняется с Португалией". Возможно, сравняется, возможно, нет. Уверенности никакой, за двадцать лет всякое случиться может. Если не сравняется, никто, похоже, не удивится.
Порой, говоря одно, мы тут же подразумеваем другое, как у Маяковского: "Мы говорим Ленин, подразумеваем - партия, мы говорим партия, подразумеваем — Ленин".
Подобное двоемыслие есть способ оградить слово от дела - и наоборот, а вовсе не слабоумие или неискренность.