Ну и пусть, что, когда войдет к ним Сын Человеческий: «восстанут дети на родителей и умертвят их». А пока-то безобидные слюнявчики! До того времени, когда войдет, еще дожить надо. Но после, хоть замолись на свое чадо, если Я, Сын Человеческий пришел, чтобы пить вашу кровь. Ха-ха-ха, мамаша, о болезни ли вам сейчас думать, когда ребеночек ваш вам в лицо тычет, именно вас обличая болезнью?! А как вы хотели, верноподданный Мой, не на словах, а на деле, ядущий Плоть Мою и пьющий Кровь Мою… «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем. Как послал Меня живый Отец, и Я живу Отцем, и ядущий Меня жить будет Мною.» Я вместо него, Сын Божий перед тобой. Парю в облаках, выхожу из уст, спускаюсь в чрево — и держу голову его. Вы ему в глаза, а Мои слова с кровли. Вы сказали — и забыл, а Я буду молотить день и ночь. Я же не сказал, когда сказал, придет Сын Человеческий, что именно Я приду — вот, сосед пришел… «А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской». Горло перегрызу за стадо свое! Не поверите, мельничный жернов у вас на шее — и сами вы уже утонули. Мысли и мечты ваши берут за душу только вас.
Ни один убийца не радуется, когда на него глаза людям открывают — истина не нова.
И врага уже как будто нет, как будто неведомая сила, а не вампир, хорошему человеку в Ночи шепчет на ушко, чтобы Днем услышано было с кровли… И так вампир избежал мученичества чудесным велением божьего происхождения, но мученик. Ищут, а значит, прятать надо, защищать всеми своими помыслами. Оправдывать. В долг ссудить и забывать. И внимать, как дитю, который происки готовить не умеет. А иначе, как хорошим стать? И страшно напуган народ Дьявольскими кровожадными соблазнами. Все как один встанем! Решимости у народа, хоть отбавляй — и страшно напуган Дьявол, раз не кажет лицо. Значит, победили. Значит на правильном пути.
Вот только педофилов меньше не становится…
Если собрать трупы умерщвленных родителей и умерщвленных младенцев — поля удобрять можно. Но ведь это где-то там?! А мы хорошие?! Ну, в конце концов, не Сына же Человеческого обвинять, если у человека кровлю сносит…
Так думал Борзеевич, Манька не соглашалась: в каждом человеке было и хорошее и плохое, у кого-то больше, у кого-то меньше, у вампиров быть хорошими получалось лучше других. На лице написано: «хороший». А если дело разбирать, то у всякого дела есть и хорошая сторона, и плохая. Но сейчас, пожалуй, разобралась бы, и поддержала его. Похохотали, посношались, пообщались, разошлись и забыли… младенцы… А ты живи с этими всю жизнь и терпи, в то время как младенцы грызут твое горло. Поркой вампира не вылечить, но на младенца у кого рука осмелится?
Когда она смотрела на вампиров в земле, милее их, пожалуй, никого не было. Что нашептали, то и видела на кровлях…
Ну хоть видела!
С головой все в порядке. Мозги довольно быстро перелопатили достаточно весомое количество информации и собрали воедино многие высказывания Борзеевича. И сразу расстроилась. Опять эта проклятая жизнь! Может, первой смерти нет, зато есть мука смертная… С ума сойти можно! Может, умрешь через минуту другую, стоило ли назад-то?!
— Мы уж не чаяли дождаться, когда бездонный упырь кровушки напьется. На вот, — Борзеевич протянул руку с кружкой, от которой приятно пахло. — Бульон горяченький, все время на подогреве держу. Из того самого голубя, который поганил отхожим местом Храм Божий! Ну ничего его заразу не берет! И рассекали, и оживляли, и метлой гоняли. Сдается мне, почтовый он, ни дать ни взять Царица всея государства Мамашке письмецо посылала, да мы проглядели.
— Иии… Мма-а-а… — Манька пошевелила языком. И вдруг почувствовала — отпустило, язык пошел свободно. Наконец-то! Жизнь возвращалась! — Нельзя, дедушка, живая тварь… Голубь — он голубь мира. И враги, бывает, умные письма посылают…
«Я дома!» — умильные слезы навернулись на глаза. Приятно было снова очутится под навесом, который наскоро сколотили, чтобы не спать под открытым небом. Навес пришелся кстати, так и белье не выгорало под солнцем, и лучшего места, чтобы высушить траву или про запас наготовить веники, не придумаешь. Закостеневшее тело все еще слушалось с трудом. Манька пошевелила пальцами, прислушиваясь к своему состоянию. Тело было чужим, не родным как будто. Села за руль, а руля нет. Выходит, и в самом деле умертвил ее Дьявол?
«Брать, не брать?» — покосилась она на бульон, чувствуя, что горячее организму никак бы не повредило.
— Любая тварь за мир, за дружбу… Попить-поесть тоже надо! — настоял Борзеевич, заметив ее колебания. — У нас три голубки гнездо свили, потомству его скидку сделаем. Свои будут, не предатели…
— Бери! — добродушно посоветовал Дьявол, который возник позади Борзеевича, как ни в чем не бывало, будто не расставались, и не утирал он кровавую слезу с ее глаз. — Пить, есть разрешаю же!
Борзеич от его голоса весь вскинулся, повернулся резко, с обидой и укоризной.