Конь Рыжий

– Хороша птичка! – взревел отец – Хороша-а! Вот она какова, выучка Дзержинского!.. Мне все ясно, сударыня. В таком случае я ставлю вопрос в двух плоскостях: либо вы меня упрячете в тюрьму, как контрреволюционера, либо немедленно, не позднее завтрашнего утра, удалитесь из моей усадьбы! Да-с! И напечатаете – да, да! напечатаете в вашей дрянной газетенке, вашим суконнейшим языком неучей, что вы, персона УЧК, отрекаетесь от отца имярек, да-с! Именно так!

– Иван Прохорович!..

– Сударыня! У меня разговор с нею по праву отцовства, да-с!

– Понимаю! – ответила дочь. – Тебе нужно алиби перед белогвардейцами, прихода к власти которых ты ждешь с нетерпением. А дочь в УЧК! Большевичка! Фронтовой комиссар! Это не для тебя, понятно. Но я не дам тебе алиби. Не дам! Братья сбежали за границу – не хватит ли такого алиби?

– Во-он! Сию минуту вон из моего дома!

– Тише, папа. Эта изба – не твоя изба. Она принадлежит лесничеству земства, но ты ее попросту прибрал к рукам. И земля под пасекой – земская. Ты да же в аренду ее не снимал.

– Меррзавка! – подпрыгнул отец. – Подлая и развратная мерзавка!

– Иван Прохорович! Это невозможно слушать без возмущения, – не выдержала красивая женщина. – К чему вы меня сюда позвали? Вы даже дали слово, что будете говорить спокойно, без крика!

– Ах, прошу прощения! Извините великодушно. Запамятовал, что в присутствии ваших большевистских персон следует выражаться только в патетических и ультрапохвальных тонах. Елейчиком, елейчиком поливать на миропомазанных марксистов! Ха-ха! Куда там до вас двенадцати римским цезарям! Вы ушли дальше их, дальше!.. Но именно потому и выметут вас в ближайшем будущем, что чванства у вас и самомнения хватило бы утопить весь древний Рим с Египтом в придачу. Да-с! Вы же в некотором роде сфинксы. Не свинксы, пардон, а сфинксы! Есть такие каменные изваяния. Но они именно каменные, а следовательно – мертвые, да-с! С чем и поздравляют вас, не помнящих родства!

– Это подло, подло и низко! – крайне возмутилась светловолосая женщина и прошла прочь от пасеки.

– О, господи! Экий папаша! – забывшись, бухнул Ной и тут же, опомнившись, шарахнулся прочь от стены поднавеса в бор.

Доктор Грива, а это был он, – конечно, на некоторое время утратил дар речи: что еще за трубный глас раздался?

Развернулся на каблуках, обошел поднавес, взглянул на бор и кусты облепихи – никого! Что за чертовщина? Вернулся и тщательно осмотрел под завозней все углы и даже в сенник заглянул – никого!

– Тэкс! Все ясно! Со шпиком живешь?

– Боже мой! Если бы жива была мама!..

– Маму вспомнила? Весьма кстати! Она бы тебя поздравила!.. Доченька – жандарм! Ве-елико-олепно!

Селестина кинулась в избу, не в силах сдержать слез обиды и возмущения…

Ной тем временем шагал по бору. Надо же было языком брякнуть! Ну и ну! И тут раздел сфер влияния. Не по губерниям и автономиям наций, а по душам, по умам! Один с Христом, другой с пестом, третий с кистенем на большой дороге, а четвертый богатство прибирает к рукам.

Но чтоб родной отец вот так мог разговаривать с дочерью – паскудно! Ведь даже звери и те не пожирают своих детей! За што же его сослали в Сибирь на вечное поселение? Али состоял в серой партии террористов? Смута, смута! Господи прости наше окаянное время, – помолился Ной.

Неоглядно и сине-сине – вдаль и вширь Енисей-батюшка!..

Удивленный Ной остановился на берегу: не ожидал, что выйдет на Енисей, перемахнув Тагарский остров!..

Голова перестала трещать и сердце, будто, остепенилось – не рвется наружу из-под ребер. Вдыхая волглую свежесть реки, радовался: экая благодать! Раскинулась перед тобою кормилица-прародительница Природа, и ты в ней, дитя ее, и ее же великий злодей – жесточайший убийца! «Скоко лесов срубили по берегу, – глядел Ной на чернеющие там и сям толстущие пни сосен. – А таперь ветром песок рвет, гонит его на луга и пашни. Хоть бы кого повесили за экое злодейство! Не от того ли мы сгинем, ежели не токо дарами природы владеть не умеем, но сами себя стребляем в дикости и нелепости! Отец ведь, а? И дочь пред ним, а он – зверь рыкающий!..»

Враз похолодало. Солнце, наливаясь багрянцем, уходило.

Ной возвращался лугом такими же широкими шагами.

Навстречу ехала в седле Селестина на саврасом коне.

Ной шел и смотрел на Селестину – спокойный, много успевший взвесить и оценить. Поравнялся с нею, глянул в лицо – глаза подпухшие, плакала, значит. Понял.

– Не переживайте очень, Селестина Ивановна, – успокоил. – Время такое приспело – в головах у всех туман, не токо у одного вашего папаши. Происходит раздел сфер влияния по душам, по умам и по губерниям России, как сказал один старик.

– Подъесаул Юсков?

– Откель знаете?