Конь Рыжий

У Дуни дух захватило – она знатная вкладчица банка! А может ли она взять золото из банка?

– Разумеется, – ответил управляющий. – Мы не большевики. Ваш капитал неприкосновенен. Но если в наш банк, упаси бог, не поступит все золото, изъятое красными, тут уж будет решать правление банка. Будем надеяться, что они не успели расхитить его в тундре. Настигли их вовремя.

Яснее дня солнечного два слитка – собственность Дуни! Семьдесят девять фунтов с золотниками и долями – отродясь столько не имела. Калупников сказал еще, что она может получить потом деньгами – николаевскими, конечно. А сколько же бумажками? Всего-навсего тридцать семь тысяч четыреста восемьдесят два рубля и тридцать три копеечки. Умора! За два пуда? Ну уж дудки! Она лучше сама сгрызет это золото, чем пустит его на ветер бумажками.

Вынесли множество слитков и в том числе несколько нестандартных – пудовики золотопромышленников (недоставало одного пудового слитка, загадочно исчезнувшего по пути следования в город).

За золотом тащили на носилках несгораемые ящики с кредитными билетами.

К рукам добропорядочного социалиста-революционера Мстислава Леопольдовича «прилипло» не так уж много, как потихоньку позже установили управляющие банками: всего пуд золота, двадцать фунтов серебра (один слиток) и николаевскими пятьсот тысяч. Все было подсчитано точно – тютелька в тютельку. Но красные, оказывается, не прикарманили ни одной копейки.

На автомобилях в сопровождении конных казаков ценности увезли покуда в Русско-Азиатский банк.

Экипажи разъехались.

Поручик Ухоздвигов удесятерил ухаживание за Евдокией Елизаровной. Сам-то он незаконнорожденный, без наследства и капитала! (Правда, ему передал свою долю Кирилл Иннокентьевич). Но сегодня он надышаться не мог Дунюшкой. Иллюзии. Грезы. Золотые сказки!..

– Мы уедем в Париж, Гавря, – млеет Дуня.

– Теперь у нас золотые крылья, можем и улететь.

– Ты ведь любишь меня?

– Разве я не доказал тебе свою любовь? Я тебе говорил: в тайге у папаши запрятано тридцать шесть пудов золота. Мне совершенно точно известно, что проводник отца, Имурташка, живой и скрывается где-то в инородческих улусах или аалах, как их там. А раз меня отсылают в Минусинский гарнизон – разве я упущу возможность найти Имурташку? Я его из-под земли вытащу!

– Тридцать шесть пудов! – ахнула Дуня. – А братья? Обожмут, как с наследством.

– Если я найду Имурташку или брата его, Мурташку, все золото будет мое. Надо успеть.

– Боюсь я туда ехать. Маменька с горбуньей живо вцепятся. Еще тогда грозились лишить наследства.

– Пусть попробуют! Ты законная наследница. Мы еще…

Подошли двое казаков.

– Просим, господин офицер, покинуть пристань.

– Что это значит?

– Приказано всех выдворить. Вон есаул Потылицын, можете обратиться к нему. Ежли дозволит…

– Пойдем, Гавря!

При одном упоминании об есауле Дуню прохватывала дрожь…

VI

Синий текучий вечер. Ни звезд, ни луны.

Чарующий вечер в городском саду.

Духовой оркестр играет вальс «Амурские волны».

Нарядная, духмяная публика веселится с небывалым упоением.

Дуня танцевала с поручиком Ухоздвиговым, выгибаясь в его руках, и видела над собой звездную бездну неба.

Никогда еще поручик Ухоздвигов не ощущал в себе такого подъема духа. Дуня ему и в самом деле нравилась. Она такая подвижная, красивая, ну девочка просто. Даже не поверишь, что хлебнула горького на позициях и в прочих мерзостных местах, про которые Гавриил Иннокентьевич хотел бы начисто забыть, да никак не может: сколько рук ласкали вот это ее гибкое и красивое тело!..

Кругом кружатся в вальсе господа офицеры – молоденькие прапоры, пожилые штабсы и капитаны с дамами, барышнями, гимназисточками. Один из офицеров таращился на поручика Ухоздвигова с явно выраженным намерением побить ему морду.

– Уйдем в аллею, – шепнул Дуне Ухоздвигов, трижды перехватив свирепый его взгляд.

– Мне так хорошо, Гавря! Я еще никогда не была так счастлива!..

– Здесь может быть драка. Офицеры вдрызг пьяны.

И, как бы в подтверждение слов поручика, хлопнул выстрел. Кто-то за площадкой заорал во все горло: «Аааа! Аааа!»

Тесня друг друга, публика повалила решетчатую ограду площадки. Ухоздвигова с Дуней волною выкинуло в кусты. Рев, гвалт, визг, выстрелы из пистолетов.

– Боженька! С ума сошли!

Ухоздвигов тащил Дуню в глубь леса. Скорее, скорее! Подальше от пьяной орды. Черт знает, что они могут натворить! Перепуганные горожане что есть духу бежали вон из сада. В воротах образовалась пробка. Жулики-мазурики, пользуясь моментом, чистили карманы, ридикюли, срывали кольца и серьги у дам прямо на глазах очумевшей публики. Некоторые модницы выскакивали на Ново-Базарную площадь, облегченные до последней возможности.

Ухоздвигов с Дуней притихли в зарослях. Пряно пахло помятым смородяжником. Дуня жалась к своему кавалеру, бормоча:

– Мне страшно, Гавря!

Кто-то за кем-то гнался – трещали кусты. «Стой, гад! Стой! Стреляю!» – и выстрелы, выстрелы. Истошно визжали женщины. Орали пьяные офицеры. Послышался конский топот – примчались казаки особого эскадрона. Свистки. Окрики.

– Раааззойдись!

– Убивство! Убивство!

– Пооомооогитеэээ!

– Рааазззооойдись!