Конечная Остановка

Недолго думая, Тана принялась тренироваться в бросках с мойкой, утяжелив ее двумя канцелярскими скрепками в пластиковой оболочке. А вдруг специфически пригодится?

Меры безопасности от случайного подглядывания она при этом соблюдает. Стоит строго спиной к дверному глазку, чутко прислушивается к топоту вертухаев и вертухаек в кольцевом тюремном коридоре.

Тем паче у нее также имеется другое специфическое орудие для тренировки и подкрепления навыков обращения с холодным оружием. О чем полагается знать только лишь немногим своим, не чужим.

Оружейное дело в том, что на экстраординарном свидании с кузиной Вольгой от нее Тана получила заколку для волос. С виду обычная пластмассовая дешевка. Но в деле и при делах это есть отличный режущий и колющий инструмент нейтрализации и ликвидации реальных противников в рукопашной схватке.

Тана даже было подумала опрометчиво, не заточить ли соответствующим образом рукоятку тупого столового ножа. Все-таки метательное оружие? Ан немедля отреклась от негодного форса. Камеру-то раз к разу секретно шмонают, когда она в душе. Да и ножик в невозбранное пользование она выдавила в нарушение тюремных правил. Другим-то заключенным и подследственным столовые ножи, ― хлебушек, батончик порезать и все такое, ― выделяют кроме как на время приема пищи.

О том и начальник тюрьмы ей при каждой встрече разводит, распинается. Показывает, гаденыш гнусненький, участливо, какой он добрый попка, как всегда рад пойти ей навстречу.

Хотя на последней прогулке ее в который раз завели, «волки позорные, свистуны и свистуньи влагалищные», в клетку на входе у банных окон в подвале. Впрочем, расщелина под вышкой совсем гнусь, чтобы прогуливаться, разминаться в одиночку.

После каждой прогулки Тана давала себе слово по выходе на свободу разобраться «что в лобок, что по лбу» с владельцами FM-станций. «Взять ублюдков в плотную разработку, в оборот, блядунов и блядуний». Вкупе с их дикторами, ди-джеями-болтунами, имеющими такие противные гугнивые голоса. «Как если б из сраки тебе вещают, недовярки. Занадта гнуснее, чем Лука-урод хамзивый…»

Глава четырнадцатая Заводят слово стороной

―…Твой груз кокаина, Митрич, перехватила в мае служба охраны Луки. Мне это достоверно и документально известно. Туточки у нас, як в бородатом анекдоте. То ли генерал Витя Лукашенко наркомаршрут из варяг в москали прикрывал. То ли ему так выслужиться перед батькой приболело.

Другого разумного объяснения, откуда раптам организовалась хренова куча марафета у тебя в сумке, я не знаю и не предполагаю. Так что указание о твоем аресте родилось где-то в самом верху президентской вертикали. Предлог и подстава ― на усмотрение услужливых исполнителей.

Не исключаю, какой-то из своих статеек ты нефигово достал Луку. Подсунули чего-то ему на просмотр, как его в оппозиционных изданиях полощут. А он завелся, окрысился, закабанел, задрочился. Небось, и команду дал, разузнать, кто таков, разобраться, почему посмел, обнаглел.

― Теперь понятно, Вадимыч, отчего моего батьку следак ко мне на свиданку не пускает. Батянька мой мог бы то ж самое рассказать, имея необходимые вводные от старого корефана. С выпускающим со «Знича» он в одной группе учился. А того Лука с депутатских лет знает, водку вдвоем киряли, компромат на чиновников Совмина собирали…

Евген и Змитер много чего могут обсудить на двоих в прогулочном чистом дворике под аккомпанемент натужной попсы, раздающейся из хрипавого матюгальника у вертухая на вышке. Хотя сразу подумали они о разном, едва огляделись среди булыжных стен, и за ними заперли массивную железную дверь.

Евген недоуменно, чисто риторически вопросил, как же это некоторые попсовые певички умудряются в одно и то же время, в одно горло, толсто гундосить в нос и тоненько пищать в микрофон? Между тем Змитер восхитился, насколько верно и образно назван вертухаем тот зеленый крендель на вышке. «Крутится, вертится мудак как шальной. Туда-сюда зырит, мусор гебешный».

Многое воспринимать и рассматривать можно по-разному. Поэтому на окружающие их антураж и пейзаж, на звуковое и шумовое оформление прогулки они меньше всего обращают внимание. Если есть темы поважнее, не грех пренебречь тюремной обстановкой.

― Советовать тебе я ничего не порываюсь. Но кто-никто другой на твоем месте, Змитрук, безотлагательно и обстоятельно взялся бы писать сыновнюю слезницу не берестейскому родителю, а всебелорусскому батьке. Мол, сижу не за что. Прегрешения журналистской молодости осознал, каюсь. Если кого ругнул сгоряча, то прошу у всех прощения. К наркоте ни в жизнь близко не подходил. Так ведь?

― Ну да. Наркоту я ни разу в жизни не пробовал. Просто тютюн курить опять в тюряге начал. Три года выдержал без табачного зелья. Думаю по новой бросить.

― Это правильно, братка Змитер. Еще верней будет составить тебе жалобу на незаконное задержание и арест по косвенным уликам. Луке о ней точно донесут и доложат. Но это уже дела адвоката, которого у тебя пока нет.