Конечная остановка

— О! Он предоставил бы мне часок свободы в течение дня. Как правило, после обеда он дремлет. Может быть, вы согласились бы мне помогать? Как я себе представляю, составлять каталог легче вдвоем: один сортирует книги, второй их заносит в реестр. Я была бы так рада приносить хоть какую-нибудь пользу! Потом можно было бы попросить маленькую субсидию, вы не считаете? У наших квартирантов есть средства. Они не отказались бы оплачивать членские взносы.

Поначалу я реагировал очень сдержанно. При своем полном безделье я чувствовал, что мне дорого обойдется усилие что-либо предпринять и оторваться от своих умствований. К тому же я заранее знаю, какие книги тут будут пользоваться спросом, и считаю, что авторы, ценимые здесь, как правило, не стоят нашего тщания. Но Люсиль ждет моего ответа, и я устрашился того, что мне раскроются ее вкусы. Я соглашаюсь не без опаски. Следует оживленная беседа, открывающая организаторские способности Люсиль, каких я за ней и не подозревал. Принадлежа к другому поколению, я всегда удивляюсь, встречая решительных женщин, способных сделать четкие предложения.

— А вы, как видно, уже размышляли над этой проблемой, — говорю я.

— Терпеть не могу импровизации, — твердым тоном заявляет Люсиль.

Именно этот тон мне и не понравился. Мне было бы трудно проанализировать такое впечатление. Я разделяю женщин на две категории: с одной стороны, аппетитные женщины, а с другой — соперницы. Арлетта была аппетитной, я хочу этим сказать, что она была для меня желанной, и не только для сексуального обладания, но целиком: душой и телом. Она была аппетитной во всех своих проявлениях — манеры, слова, веселый нрав, вспышки гнева. Мне и в голову не пришло бы спрашивать ее мнение ни по какому поводу, настолько я был уверен, что она во всем со мной согласна. Тогда как с другими, соперницами, — тут сразу же натыкаешься на их волю, инициативу, их планы.

Итак, этот библиотечный прожект. Зачем «Гибискусам» потребовалась бы библиотека? И эта фраза, которая меня леденит: «Я не люблю импровизации». Выходит, что в тот вечер, на террасе?.. Так к какой же категории женщин следует мне отнести Люсиль? От аппетитной женщины она сохранила внешнюю привлекательность, приятный профиль, хотя щеки ее чуть помяты, как кожица осеннего яблока, волосы красивы, правда, у корней заметна седина, несмотря на краску, но они приоткрывают волнующие линии полноватого затылка, а ее бюст кажется все еще очень молодым, кисти не слишком сухопары, и потом, весь ее облик, походка создают впечатление уравновешенности, которая вас так привлекает. Но вот речь, взгляд — то, что я назвал бы «психикой», — выдают продуманность каждого шага, — такого человека нелегко обвести вокруг пальца. И все это, вместе взятое, рождает желание продолжить эксперимент и дознаться, кто же, в сущности, эта Люсиль и почему она могла бы уничтожить бывшего мужа. С одной стороны, это на нее совершенно не похоже. С другой — в этом нет ничего невозможного. Именно такое сомнение меня и донимает, и как поступить, чтобы выбросить его из головы?

Поскольку мы обречены жить бок о бок, в одном доме, стоит мне ее заметить, как я непроизвольно задаюсь вопросом: «А что же все-таки произошло там наверху, на террасе?» Единственный возможный путь дознания — стать ее другом, близким человеком, наперсником, но при этом не обжечься самому. Мне не следует преуменьшать такую опасность. Уже теперь ее слова задевают меня больше, чем следует. Я жадно поглощаю их, как пустыня — дождь. Огонь, вода — я не властен над этими образами. Они выдают начало растерянности, что меня ужасно тревожит.

Ладно! Вопрос решен. Мы постараемся помочь захудалой библиотеке. Я поставлю в известность мадемуазель де Сен-Мемен.

Пустой день. У меня еще осталась пара-тройка друзей, которые не порвали со мной переписки. Трогательно и грустно: нам уже нечего сказать друг другу. Жизнь отшлифовала нас как гальку; мы утратили шероховатости сцеплений, посредством которых, подобно зубчатым передачам, могли бы воздействовать друг на друга. Мы — как камни на поверхности Луны, стершиеся и разбросанные далеко друг от друга. Я отвечаю на их письма. Слава Богу, ишиас представляет собой неисчерпаемую тему для меня, как диабет — для них. И разумеется, я играю в игру. Я пишу им, что не чувствую себя несчастным. Они знают, что это неправда. Я знаю, что они знают. Но таково одно из правил этой игры. Моя ложь помогает держаться им.