Конец Европы. Вместе с Россией на пути к многополярности

Уже более миллиона мигрантов из раздираемого войной Ближнего Востока прибыло в Евросоюз, который переживает в этой связи сильнейший со времён Второй мировой войны миграционный кризис. Некоторые европейские страны пытаются ужесточать миграционную политику, но пока войны не закончены, беженцы будут прибывать ещё и ещё. Вопрос, который волнует многих специалистов: как изменится картина Европы, а, возможно и карта Европы в результате интеграции беженцев в европейское общество? И возможна ли такая интеграция вообще? Как уже было отмечено выше, в нынешнем Европейском союзе фактически искоренено такое явление, как коллективная идентичность. А это именно то, что делает народы народами, — органическими общностями со своим языком, общим набором ценностей и единой исторической миссией. Несколько последних десятилетий европейцы умышленно боролись с коллективной идентичностью, растворяя остатки европейских народов в плавильном котле единой Европы. В результате идентичность спустилась на индивидуальный уровень. Теперь каждый индивидуум, атомизированная личность сам по себе является носителем только своей уникальной идентичности, и ассоциация с Европой возникает лишь вследствие наличия у него европейского паспорта. Отсюда идея приглашать и интегрировать мигрантов в европейское общество, дабы пополнить его свежими трудовыми силами и разбавить стареющую Европу работоспособными свежими силами. Таков, по крайней мере, замысел, основанный на экономической целесообразности. Но подобная интеграция приезжих возможна лишь в том случае, если они приезжают в Европу также индивидуально. То есть представляют собой атомизированных личностей, помещающихся в европейскую дискретную среду и растворяющихся в едином европейском плавильном котле, который в силу своей многолюдности, многомиллионности способен — по крайней мере так представляли себе стратеги единой Европы, — растворить довольно большое количество приезжих, не сталкиваясь с какими-либо проблемами. Опасность такого подхода заключается в том, что выходцы из арабского мира и других государств Ближнего Востока и Северной Африки приезжают, как правило, группами, и для них коллективная идентичность является базовым фактором самоидентификации. Приезжают семьями, группами семей, кланами, и, оказываясь в европейской среде, не распределяются там равномерно, как молекулы в заданном объёме жидкости, а живут анклавами, все вместе. При этом именно жизнь в анклаве даёт мигрантам возможность сохранить свою идентичность, безболезненно существовать в чужеродной для них среде, не сталкиваясь с острой необходимостью ассимиляции, освоения языка, культуры, обычаев, традиций принимающей стороны.

Отсюда европейский кризис, связанный с разностью подходов и представлений принимающей и прибывающей сторон. Принимающая сторона исходит из идеальной модели растворения приезжих в атомизированной массе безликих, в плане отсутствия коллективной идентичности, европейцев. А прибывающая сторона, напротив, пытается всеми средствами сохранить свою коллективную идентичность и не раствориться, то есть не потеряться, не перестать быть собой в этой безликой биологической массе плавильного котла Европейского союза. И эти два подхода приводят к некоему, как сейчас принято говорить, когнитивному диссонансу, возникающему как у рядовых европейцев, так и у представителей европейской бюрократии.

Пока что выхода из этого кризиса не просматривается в силу того, что европейцы настаивают на своём. А именно на том, что прибывающие новые жители Европы должны растворяться. Прибывающие ничего об этом не знают и знать не хотят, поэтому и создают свои многочисленные этнические анклавы по всей Европе. К этому всему добавляется ещё и вирус исламистского экстремизма, который заносится в Европу приезжими в лице представителей различных террористических сетей, наподобие ДАИШ[47], просачивающимися в Европу в общем миграционном потоке. По сути, тот, кто инициировал этот миграционный процесс, поймал европейцев на крючок своего же собственного идеалистического, материалистического и позитивистского представления о том, как всё должно быть. Европейцы в какой-то момент высокомерно решили, что они определяют все основные критерии существования человечества, основные парадигмы развития, а их общество, рассудочное, материалистическое, прогрессистское и позитивистское является идеальным типом общества. Значит, все безропотно и безапелляционно должны принимать их модели поведения и правила бытия. Убедив себя, в первую очередь, в незыблемости своих подходов, европейцы с удивлением обнаружили, что «не только лишь все», но вообще мало кто готов соблюдать их идеалистические представления и модели. А значит, здесь мы имеем дело — ни много, ни мало — с цивилизационным кризисом Европы.