Конец Империи

— Мне все равно. Уничтожь его. Хотя погоди… нет. Отправь его следующим транспортом на «Разоритель». Старик сейчас там, и, я уверен, Борруму понравится этот удивительный антиквариат, — может, он выбьет для нас побольше пайков.

— Есть, сэр. — Солдат поворачивается к дроиду. — Давай пошел, В1.

— Так точно!

Прижавшись лбом к шершавому металлу своей тюрьмы, Норра глядит вслед Костику и слышит жужжание его сервомоторов, хруст забитых песком сочленений…

Какая навязчивая галлюцинация. Хотя…

«Крутился возле еще одной спасательной капсулы…»

Что, если?.. Неужели?

Что, если Теммин послал Костика? Что, если он выпустил дроида, перед тем как «Мотылек» ушел в гиперпространство? Или выбросился сам? Ее вновь обдает холодом, но на этот раз не лихорадочным, а от осознания, что это вовсе не видение, не мираж. Это Костик. Это действительно он.

«Я поставил ему ограничитель…»

«Отправь его следующим транспортом…»

Нет. Ей нужен этот дроид. Костик может ее спасти.

У Норры нет никакого плана, нет даже времени, чтобы его придумать.

— Это мой дроид! — внезапно кричит она.

Солдат оборачивается. Офицер тоже.

Костик продолжает шагать, пока штурмовик не хватает его перчаткой и не дергает назад. Офицер и солдат переглядываются, и Эффни жестом дает знак подчиненному идти дальше.

А сам подходит к Hoppe.

— Эй, — говорит он, — что ты сказала?

— Я сказала, что это мой дроид, — хрипло, словно ее голосовые связки проволокли спидером по вулканическому камню, отвечает пленница и скалит зубы. — Верните его мне. Немедленно.

Солдат переводит взгляд с нее на дроида. Офицер лишь смеется.

Костик, в свою очередь, похоже, ни на что не обращает внимания. Посреди его узкой скелетоподобной груди торчит черный ограничитель.

— Хочешь сказать, этот дроид принадлежит тебе? — уточняет Эффни.

— Да. Отпустите его. И меня тоже. Или проблем не оберетесь.

— Гм… — Имперец хватает винтовку штурмовика. — Вот этот дроид?

Он нацеливает бластер и стреляет. Рука дроида отлетает в сторону, отделившись от тела. Из плечевого сочленения сыплются искры. Конечность падает на землю.

— Нет! — вскрикивает Норра. — Подождите. Пожалуйста…

— Уверена, что речь именно об этом дроиде? — Офицер злобно хмурится и швыряет дроида о клетку. Вам! Норра тянется сквозь прутья к Костику, но внезапно в воздухе вспыхивают бластерные заряды. Сперва она не видит Эффни, поскольку фигура Костика закрывает ей весь обзор, но, по мере того как лазерный огонь отрывает от дроида кусок за куском, офицера становится видно все лучше. Лицо его искажено яростью, и в мыслях Норры вновь возникает образ слетающей разумной оболочки, из-под которой открывается нечто намного более чудовищное.

Костик стоит неподвижно, безропотно принимая на себя выстрел за выстрелом. Его конечности и куски корпуса с лязгом отскакивают от клетки, падая на песок.

Наконец он превращается в кучу отдельных частей.

Эффни ухмыляется, тяжело дыша и утирая пот.

Норра без сил опускается на пол клетки. Она всхлипывает, но слез снова нет. Ее выворачивает наизнанку, но желудок лишь судорожно сжимается, не исторгая ничего наружу. Норра сворачивается в позе эмбриона, глядя в глаза дроида своего сына, которые в последний раз вспыхивают и гаснут.

Презрительно фыркнув, Эффни бросает бластерную винтовку обратно солдату, который едва успевает ее поймать.

— Прости, ничтожество. Похоже, этот дроид неисправен. — Он поворачивается к штурмовику. — Видимо, Борруму все же не доведется поглядеть на этот любопытный антиквариат.

— Мне убрать обломки? — спрашивает солдат.

— Нет. Пусть смотрит на останки этой машины-мутанта. — Он внезапно вздыхает. — Боги, ну и жара! Пойдем, я хочу напиться.

Имперцы уходят. Костик остается лежать грудой деталей. Норра сворачивается в клубок.

Глава тринадцатая

Каменную стену ее камеры украшает кровавое пятно.

Сейчас оно высохло, потому что ему уже несколько дней. И стоит Меркуриалу на нее взглянуть, как сразу становится ясно, что произошло: она пыталась сопротивляться и пустоголовые рабы Ниимы основательно ее поколотили. Одна сторона головы охотницы ободрана и покрыта струпьями. Волосы ее, обычно торчащие, словно перья гордой птицы, свисают набок, слипшись от крови. Кровь засохла пурпурными потеками на ее синеватой коже, образовав вокруг ее знаменитой злобной гримасы новые татуировки.

«Джес Эмари, ты моя».

Он даже не удостаивает ее приветствием, лишь широко и лучезарно улыбается. Вполне достаточно, чтобы дать ей понять: «Это я тебя поймал, рыбка». Она думала, будто перехитрила его на Тарисе, — и, надо признать, ей это удалось. Но это было всего лишь временное недоразумение, ошибочный ход в куда более серьезной игре.

Игре, в которой он только что стал победителем.

Он кивает уродцам Ниимы. Трое из них, что-то бормоча, врываются в ее камеру, связывают ее запястья веревкой, настоящей веревкой! — до чего же примитивно! — и выволакивают наружу.