Конец королевы

— Es freut mich Sie zu sehen. Bitte, wollen Sie weiter und nehmen Sie Platz. — Свои слова она сопроводила грациозным жестом и пояснила: — Verzeihen Sie, mein Herr. Nur eine Minute.[19]

Валютный гость подошел к курительному столику, положил на него портфель и плащ. Тем временем Катаржина повернулась ко мне и сказала:

— На коленях тебя прошу, уйди. Завтра приду к тебе, клянусь…

Обе фразы она произнесла таким тоном, словно втолковывала мне, что я перепутал двери, и пан, которого я ищу, живет в соседнем доме.

Я изысканно поклонился ей и таким же ровным голосом произнес:

— Извините, что побеспокоил вас, уважаемая. С нетерпением жду новой встречи. И не забудьте припудриться, подкраситься и причесаться.

Небрежно кивнув ей и подарив извиняющуюся улыбку пивному бочонку, я выскочил из комнаты.

Это был, очевидно, знаток местных обычаев и постоянный клиент. Скорее всего ВГ — 200 марок плюс натуральная доплата. Фонари за собою он погасил.

На следующий день Катаржина появилась только на последней предобеденной лекции. Мы столкнулись в коридоре. Левая щека у нее отливала легкой синевой.

— Где мы можем встретиться? — деловито спросила она.

— Наверно, там же, где и вчера. Я без ума от таких уютных уголков.

Она даже глазом не моргнула.

— Хорошо, а когда?

— Я освобожусь только к вечеру.

— В шесть?

— Ну, скажем, в шесть.

— И прошу тебя: никому ни слова.

— Не робей, — успокоил я ее. — Все останется между нами.

И осталось. Все осталось между нами и ее клиентами. Она избавилась от них одним махом. Даже от Берта.

Таинственный Берт, чье имя чаще других мелькало в блокноте Катаржины, оказался метрдотелем в гостинице «Метрополь». Был он чем-то средним между пастухом и менеджером торговли девками. К нему сходились все нити, он распоряжался всем, начиная от ключей к свободным квартирам и забронированным номерам и кончая адресами щедрых заграничных и местных клиентов, списком и телефонами готовых к услугам красоток.

— Если бы все обнаружилось, меня бы определенно ждала тюрьма. Но это исключено, я бы покончила с собой.

Она произнесла фразу ровным голосом, без всякого пафоса, и я поверил ей. Мы сидели в ее башенном будуаре, пили «мартини» (не «Хеннесси» и не из кружек). Чтобы ничем не напомнить мне о вчерашнем, она сделала другую прическу и надела иной наряд: вместо черного, с золотым шитьем, платья — синий костюм, а вместо крокодиловых туфелек — лакированные лодочки с пряжкой. Правда, синяк на щеке остался, тщательно закрашенный, но заметный.

Было еще одно, что я хотел узнать.

— Зачем ты это делала?

Она ответила не сразу, только чуть заметно скривила губы и перевела взгляд на стену, где над полочкой с оловянными кружками висело большое полотно, изображающее лежащую девицу с водопадом распущенных волос. Хотя автор не придерживался фотореалистической манеры, нетрудно было угадать, кто послужил ему моделью.

— Чего молчишь? — проговорил я, когда тишина стала слишком долгой и гнетущей. — Давай называть вещи своими именами. Деньги не пахнут, верно?

— Ах нет, не говори так, — вздохнула Катаржина и энергично завертела головой. Потом отвела взгляд от портрета и неожиданно спросила: — Тебе здесь нравится?

— Очень! — ответил я. — А почему ты спрашиваешь?

— Интерьер продумал один художник, ему и квартира принадлежит… То есть у него ордер на квадратные метры, но все остальное тут — мое, от ковра до картин на стенах. — Она махнула рукой в направлении своего портрета. — Это я получила в подарок к своему двадцатилетию. Его тоже рисовал он. Имя тебе ничего не скажет, в искусстве он пока что не очень большая фигура, так что лучше обойтись без имен. Но я в него влюбилась…

Она потянулась к коробке, где лежали американские сигареты.

— Я редко курю, только когда расстроюсь, а про него не могу вспоминать без волнения. — Нервно стряхнув пепел, Катаржина горько улыбнулась: — История вполне банальная, но я всегда реву, когда…

— Послушай, — прервал я, — я ни о чем тебя не спрашивал.

Катаржина снова завертела головой.

— Нет уж, я хочу все объяснить. — Протянув руку, она на миг сжала мне запястье. — Не волнуйся, в детали вдаваться не стану. Я была обычной влюбленной, и в девку меня превратили французские масляные краски. Они были ему нужны, купить их можно только на валюту, вот я для него и постаралась. А потом швырнула их ему в лицо. — Она раздавила в пепельнице едва начатую сигарету, и глаза ее лихорадочно заблестели. — Он расхохотался как сумасшедший и заявил, что не стоит так переживать, потому что физическая ревность — это буржуазный предрассудок… — Она медленно обвела взглядом свое комфортабельное жилище. — Раньше здесь были только паутина, холод собачий, два мольберта и скрипучая кушетка… А потом он нарисовал этот портрет. — Она проглотила слюну и грустно добавила: — Так что ты прав: все началось из-за денег, ну, а дальше — обычная инерция. Катиться с горы всегда легче.

Я погладил ей руку, она в ответ улыбнулась.