Конец крымской орды

Воеводы помолились, поели и повели разговор.

Начал его Бордак:

– Да, засечная черта слишком большая получается. Где селения, там еще есть кое-какие укрепления. Между ними только разъезды и чистые берега.

– Река не везде удобна для переправы, – сказал Парфенов. – Много мест с обрывистыми берегами, сильным течением, большой глубиной, омутами. Нет, я не спорю, отряды собаки Девлет-Гирея пройдут и там, но малые. Хотя из них соберется большое войско, о чем уже был разговор. Да и нельзя двести сорок с гаком верст от Калуги до Коломны наглухо закрыть. Тут никакой рати не хватит. На оборону вышли пять полков, около двадцати тысяч ратников. Это с казаками, вятичами на стругах и немцами.

– Побольше будет, – заявил Хворостинин. – С людьми Михаила Черкашина, станичниками и сторожами наберется тысяч сорок. Но я согласен, этого все одно мало.

– Почему царь не снимет войска с Ливонии, не присылает сюда служилых татар? – спросил Бордак. – Не все они в прошлом году перебежали к Девлету. Остались и те, которые не предали.

– Мы тут можем сколько угодно рассуждать, но царь и боярин Воротынский, назначенный им главным воеводой, знают, что делают.

– Знать-то, может, и знают, но только за нашу сторону. О том, как поведут себя крымчаки, могут сказать только Девлет да его мурзы. А у них не спросишь.

– Друзья мои, так дело не пойдет! – воскликнул Хворостинин. – Не хватало нам раскиснуть, тогда войско наше развалится. Воеводы всегда и везде должны быть крепки и решительны, вступать в бой, даже если и не ведают, как его вести. Понимание придет потом, в ходе сражения.

– Да никто и не спорит с этим, князь, – сказал Бордак. – Я просто говорю, что нас ждут тяжелые времена.

На этом тяжелый разговор закончился. Вельможи, не раздеваясь, легли спать. Парфенов загасил свечи. Наступила ночь.

Следующие два дня дружина затратила на переход от Дракино к Калуге. Воины так же осматривали станицы и сторожи, искали и проверяли перелазы, которых становилось все меньше.

Утром третьего дня, уже в начале мая, отряд подошел к крепости Калуга. Ее окружали овраги и река. В стене имелись три проезжие башни, посады были укреплены.

Навстречу опричникам из города выехал разъезд.

Его начальник прочитал грамоту, кивнул и сказал:

– Передовой полк стоит в крепости и вне ее, малость западнее. Наместник и воевода у нас князь Иван Васильевич Горинский.

– Мы заедем в крепость, – сказал Хворостинин.

– Заезжайте. Тесно у нас, другое дело в поле, там простор. Но дело ваше, грамота обязывает во всем подчиняться тебе, князь.

Дружина дошла до воеводского двора. Внутри действительно повсюду были ратники, конные и пешие, стояли орудия, телеги с порохом и ядрами. Весь обоз передового полка находился в крепости.

Стража остановила воевод. Старший доложил наместнику о прибытии отряда.

Из дворца вышли Горинский и воеводы передового полка. Это были князья Андрей Хованский и Михаил Лыков. Наместник распорядился поставить дружину тут же, во дворе, велел отправить в тюрьму пленного крымского сотника.

Потом все поднялись в гостевую залу, сели за стол, и князь Хованский обратился к Хворостинину:

– Докладывай, где были, что видели.

Второй воевода сделал это.

Хованский выслушал его, задумался, глядя на отметки и знаки, сделанные Хворостининым на карте, потом спросил:

– Значит, самые удобные места для переправы – Сенькин брод, перелазы у Серпухова и у деревни Дракино?

– Да, Андрей Петрович. Именно Сенькин брод издавна является местом переправы крымских татар. Думаю, и на этот раз ничего не изменится.

– Как знать. – Хованский постучал костяшками пальцев по столу. – Но похоже на то, что все к тому и идет. Здесь у нас отдыхает посольский человек из Крыма. На Москву едет, кое-что поведал нам о замыслах Девлет-Гирея.

Бордак оживился и осведомился:

– Что за посольский человек?

– А тебе на что? – спросил Хованский.

– Да будет тебе известно, князь, что я долгое время был тайным посланником царя в Крыму и много кого там знаю. Жил в проклятой Кафе, где самый большой невольничий рынок.

Воеводы и наместник с нескрываемым уважением посмотрели на боярина.

– Не знал. Важное и опасное дело ты делал, боярин. А посольский – это Осип Тугай. Ты его знаешь?

– Осипа-то? Мы вместе сведения о крымчаках собирали. Друг он мне. И где сейчас Тугай?

– В покоях, отдыхает. Хотя уже пора и вставать.

– Накажи, пусть меня сведут с ним. Я вам тут не нужен.

– Что ж, хорошо. – Князь Хованский взглянул на наместника.

Горинский вызвал человека из прислуги и велел ему проводить боярина в покои, где остановился человек, прибывший намедни из Крыма.

Вскоре Бордак вошел в опочивальню. Тугай уже проснулся, но все еще лежал на постели.

Завидев друга, он удивленно воскликнул:

– Михайло, это ты или еще сон?

Бордак улыбнулся.

– Не сон, Осип. Это я.

– Извиняй, сейчас. – Тугай поднялся, оделся, ополоснул лицо, обнял товарища. – Ты откуда?

– Из Москвы.

– А почему здесь? Хотя признаю, глупость спросил. Ясно, что царь послал. Я очень рад видеть тебя. Как семья? Выжила в прошлом году?

Бордак помрачнел.

– Выжила. Люди Василя Парфенова, моего помощника и друга, успели вывезти рекой в вотчину.