Конец Мадамин-бека (Записки о гражданской войне)

Ишан выразил желание услышать слова Советской власти, таившиеся в бумаге, привезенной комиссаром. Абдукаххар охотно выполнил просьбу. Надел очки, развернул обращение штаба фронта к руководителям басмаческих отрядов и, многозначительно подняв указательный пален, стал читать. Каждую фразу он переводил, и только после того как старый Хаджимат беззвучным шепотом своих дряхлых губ удостоверял, что понял смысл, он переходил к следующему пункту обращения. Когда Абукаххар добрался до заключительных слов письма, которые призвали Мадамин-бека прекратить бесполезное кровопролитие, ишан вдруг заплакал и простер руки к небу с молитвой. Этим не окончилась церемония. Хаджимат взял бумагу, поцеловал ее и сунул себе за пазуху. Поступок ишана несколько озадачил членов делегации, однако препятствовать ему было нельзя.

— Едем к беку! — сказал Хаджимат.

Услужливые мюриды подхватили старца под руки и вывели из мечети. И тут Абдукаххар удивился перемене, произошедшей с ишаном. Он сразу обрел бодрость. С несвойственной его возрасту торопливостью и уверенностью сел в седло, на которое уже заботливо была положена мягкая подушка, взял повод, конь под ним закружился. Опытными верховыми оказались и мюриды ишана. В одну минуту вся свита «святого» превратилась в кавалерийскую группу и, возглавляемая Хаджиматом, тронулась в путь. Следом поехали члены делегации. Колонну замыкал конвой Байтумана.

От Балыкчей до Кара-Тере было не меньше восьми километров. Путь несколько раз преграждали пулеметные заставы, басмаческие разъезды. Сам кишлак, где находилась ставка бека, встретил делегацию рядом укреплений. Ишана караул пропускал свободно, а незнакомых гостей подозрительно оглядывал.

Наконец и штаб — богатая байская курганча. Делегаты спешились, вслед за Хаджиматом прошли внутрь дома и по лестнице стали подниматься на балахану. В первой комнате располагалась личная охрана бека. Несколько курбашей и русских офицеров-белогвардейцев играли в кости и курили чилим. На вошедших они не обратили внимания — знали, должно быть, кто и зачем приехал. Так же равнодушно встретили вошедших и два рослых туркмена, стоявших по обеим сторонам двери. Вид у них был грозный: огромные мохнатые папахи, нависающие над бровями, черные бешметы, перетянутые кушаками, в руках оголенные, поблескивающие вороненой сталью сабли. От этих молодцов ничего хорошего ждать нельзя. Достаточно окрика бека или просто молчаливого кивка головы, чтобы неугодного пришельца изрубили на куски, Но ишана и следующую за ним делегацию стражники пропустили свободно — действовал заранее данный приказ.

«Войти легко, — подумал Абдукаххар, — а как выйти? Зубы, которые могут свободно перекусить горло, находятся именно здесь, у входа».

Двери распахнулись, и гости очутились в михманхане. Несмотря на морозный день, в комнате было удивительно тепло. Помещение было похоже на шкатулку, обитую внутри плюшем и шелком. Со стен глядели чудесные маргиланские сюзане, пол из конца в конец устилали пушистые гератские ковры. Ноги Абдукаххара тонули в глубоком ворсе, и он с трудом передвигал их.

Среди обилия пестрых шелков выделялось своим особым тоном и яркостью зеленое знамя, стоявшее в углу. Оно было чуть раскинуто, и в глаза бросались вышитые серебристыми нитками звезда и полумесяц.

Едва делегаты переступили порог, как Мадамин-бек, до этого сидевший по древнему обычаю монгольских ханов ка белой кошме, поднялся навстречу гостям. Сподвижники его тоже встали. Ишан тотчас скрестил руки на груди и принялся лепетать молитву. Несколько минут все, кто находились в михманхане, потупив глаза, слушали старца и делали вид, будто беседуют с богом. Когда ишан смолк, зазвучали приветствия. И гости и хозяева не скупились на всяческие пожелания тишины, добра, благополучия. Затем бек жестом пригласил всех сесть и сам опустился на свою «ханскую» кошму. Рядом с ним расположились советники: Ненсберг — бывший скобелевский адвокат, выполнявший в «мадаминовском правительстве» обязанности министра внутренних дел и юстиции, курбаши Байтуманходжа, Ишмат-байбача и Дехкан-байбача.

Здесь же, чуть поодаль, на текинском ковре, поджав по-восточному ноги, сидел начальник штаба армии Мадамин-бека, известный под кличкой Белкин, данному ему, казалось, в шутку, чтобы подчеркнуть его смуглую дочерна внешность.

Настоящая фамилия его была Корнилов, это был полковник старой армии, брат известного белогвардейского генерала, на которого он был очень похож сухим злым лицом калмыцкого типа.

Белкину приписывались хлопоты перед Колчаком о даровании Мадамин-беку чипа полковника и инициатива в переговорах с английским командованием в Кашгаре.