Конец Мадамин-бека (Записки о гражданской войне)

Неделю продолжалась осада. Почти ежедневно происходили стычки, порой превращавшиеся в настоящий бой. Мы были отрезаны от остальных пунктов Ферганы и не знали, что происходит на фронтах. Связь со Скобелевом была прервана. Только в конце недели линия ожила и я смог переговорить по телефону со штабом фронта. Мне сообщили радостную весть. В Ош послано пополнение. Ведет его вернувшийся из отпуска командир эскадрона Ярошенко.

Не знаю, дошла ли весть до Халходжи или его джигиты, болтавшиеся у железной дороги, пронюхали о приближении эшелона, со он отошел от города. По крайней мере, встречая с 3-м эскадроном пополнение, я не увидел басмачей. Не потревожили они наши посты и в течение дня и ночи.

Го, что мне рассказали на следующее утро, было удивительным, хотя и правдоподобным. Халходжа распустил свой отряд и с сотней преданных джигитов двинулся в сторону Алайской долины, намереваясь пробраться через Иркиштам в Кашгар. На рассвете ишан покинул окрестности Оша и скрылся в горах.

Второе, что поведали мне, было тоже удивительным, но менее правдоподобным. Каждую ночь будто бы Халходжа исчезал из кишлака, где стояла банда, и в одежде странника бродил за дальними холмами и вдоль берега Ак-Буры. Два или три раза он выезжал в сторону Гульчи. Никто не сопутствовал ишану. Никто не видел, когда он уезжает из кишлака и когда возвращается. В свою тайну Халходжа не посвятил даже близких, доверенных людей. Последний раз он съездил в сторону Гульчи накануне роспуска отряда. Конь, которого принял под утро старый конюх, дрожал от усталости и был в густой пене. Ишан собственными руками снял с седла хурджун и отнес его в дом. Переметная сума, по словам конюха, казалась такой тяжелой, что курбаши согнулся под ее тяжестью.

Этот рассказ позже подтвердили многие, в том числе и приспешники самого Халходжи, отпущенные им перед уходом в Кашгар. Возвращение ишана в родные места было не случайным. Он собирал зарытые сокровища — плоды многолетней «борьбы» за веру. Под зеленым знаменем ему удалось скопить немало золота и драгоценностей. Истребляя неверных, он не забывал набивать пазуху свою чужими кольцами, браслетами и серьгами. Время от времени курбаши освобождался от грешного металла и в сопровождении какого-нибудь старика, знающего потаенные места, совершал жертвоприношения богу. Под покровом ночи золото зарывалось в землю, а доверчивые старик на обратном пути умирал. На его теле чаще оставался след ножа. Но иногда он падал с обрыва и разбивался или тонул в бурном потоке. Во всяком случае, ни один соучастник «жертвоприношения» не возвращался под родной кров живым. Их приносили бездыханными соседи-дехкане.

Теперь рассеянное по ферганской земле золото вернулось к шпану, и он мог отправляться на покой замаливать грехи и готовиться к райской жизни.

Халходжа прошел через Лянгарское ущелье, достиг пограничного укрепления Гульча, обогнул его, заночевал в кишлаке того же названия и утром двинулся на Суфи-Курган.

Горы не ласковы в это время года. Голубое небо может неожиданно покрыться тучами, зашумит ветер, и густой снег закрутится метелью.

В то утро шел снег. Склоны гор, холмы — все было покрыто белой порошей. Копыта лошадей месили расползавшуюся холодную грязь, перемешанную со снегом. Отряд двигался медленно, с трудом одолевая скользкую, поднимающуюся вдоль склона тропу. Только к вечеру удалось добраться до Суфи-Кургана.

Уже смеркалось. Кишлак тонул в туманной мгле. Редкие огни очагов едва пробивались сквозь летящую сетку снега. Никто не встречал ишана. Лишь собаки, сторожевые, почти одичавшие в схватках с волками, лаяли зло, неистово, до хрипоты.

Это не был кишлак в обычном представлении. Редкие мазанки лепились по склону горы и являлись как бы основанием для поселений. Зимой Суфи-Курган редел: люди вместе с отарами спускались в долину, а весной он снова оживал, стада поднимались в горы, а вокруг мазанок вырастали войлочные юрты. Кочевье наполнялось голосами, дымилось кострами, превращалось в большое селение.

Появление Халходжи не обрадовало полуголодных, оборванных жителей Суфи-Кургана. Они попрятались в свои юрты и пугливо выглядывали. Слава канхура не предвещала ничего хорошего. Одни богатеи вышли навстречу ишану, чтобы поклониться ему и пожелать доброго пути. Им хотелось остаться в стороне от дороги, по которой шел страшный курбаши. Но их желание не совпадало с намерениями ишана. Он избрал Суфи-Кургаи своей стоянкой.

Гостя пригласили в лучшую юрту. Для него закололи самого жирного барана. Едва он переступил порог, как вспыхнул огонь в очаге и засуетились женщины, готовя угощение. Всем предстояло прислуживать ишану, развлекать его. Надо было любыми средствами вызвать на хмуром лице курбаши улыбку. Однако ни запах жареного мяса, ни веселый треск арчовых веток в очаге, ни льстивые слова хлопотливых баев не настроили Халходжу на веселый лад. Он даже не стал слушать торжественные пожелания добра и благополучия, принятые восточным этикетом.

— Позовите аксакалов! — приказал он.