Конец Осиного гнезда

Меня это никак не устраивало. Меня всегда учили придавать серьезное значение мелочам. И хотя рюмка водки, выпитая в доме старика, была бы мелочью, я не хотел пить ее тайком. Такую мелочь Гюберт мог расценивать по-своему. Кольчугин не Курт Венцель, не Похитун и не Доктор.

Надо замять этот разговор, а если старик будет навязываться с приглашением, обязательно поговорить с Гюбертом. Я переключил разговор на другую тему, поинтересовался, как обстоит в городе дело с продуктами питания, есть ли у горожан топливо, потом перешел на вопросы семейные и спросил Кольчугина:

- А сыновья у тебя коммунисты?

- Это зачем же? - воззрился на меня старик. - Нет, нет! Старшой, правда, хотел было записаться, да я рассоветовал. К чему? Можно и так прожить. Хлопоты лишние и опять же неприятности... Времена меняются. Предполагаешь одно, а глядишь - другое получается. А вы не ходили в коммунистах?

- Нет, - сказал я, усмехаясь, - можно и так прожить. Хлопоты лишние, и опять же неприятности.

Дед насупил брови, закрыл печную дверцу, поднялся и сказал:

- Ну, пойду. Дорожки надо расчистить.

Я проводил его и взглянул на часы. За разговором я не заметил, как прошло без малого полчаса, а Константина все не было. Он отличался аккуратностью, и я решил справиться у коменданта, почему его нет. Но в коридоре я наткнулся на Похитуна.

Он пощелкал себя по горлу и поинтересовался:

- Есть?

Я кивнул.

- Несколько капель для поправки, а?

Я ответил, что жду Константина. Похитун приложил палец к своим синим губам и, дыша на меня чесноком, таинственно шепнул:

- Вы его не дождетесь. Берите водку и ко мне. Я вам расскажу такое, что вы ахнете.

Через минуту с бутылкой в руках я был в комнате Похитуна. Он сам выбил пробку, налил в стакан и выпил, ничем не закусив.

Затем он подсел ко мне поближе, обнял меня за плечи и, строго-настрого предупредив о строжайшем молчании, начал рассказывать.

Оказывается, сегодняшней ночью Константина повезли на самолете для выброски под Москвой. Его сопровождал помощник Гюберта - Отто Бунк. Константину выдали деньги, документы, пистолет и рацию. И только сейчас стало известно, что самолет вернулся не на свой, а на прифронтовой аэродром. В самолете все кроме пилота оказались мертвыми, в том числе Отто Бунк. Пилот, раненный в шею и руку, с трудом посадил самолет. Из шифровки можно понять, что под Каширой, перед тем как совершить прыжок, Константин вытащил пистолет и уложил всех.

Я и в самом деле чуть не ахнул.

Вот тебе и Константин! А я что думал о нем? За кого я его принял?..

Вот как оно бывает: встанет гора между людьми и не распознают они друг друга.

В отношении Константина у меня сложилось довольно твердое убеждение, а вышло... вышло иначе. Он оказался настоящим советским человеком, героем. Как трагично сознавать, что между нами - единомышленниками и соратниками в общей борьбе - сразу легла пропасть взаимного отчуждения, что мы не поняли друг друга, не нашли общего языка. Какую силу мы представляли бы вдвоем! Трагизм был именно в том, что мы не имели права доверять друг другу, открыться друг перед другом, подчиняясь основным законам нашей работы конспирации, когда простое, человеческое, должно быть подчинено более высоким соображениям, и дело не может быть поставлено на карту.

Похитун же негодовал. Он пил водку и наливался злобой.

- Собака! Бешеная собака! - ругал он Константина. - Его вырвали из лагеря еле живого, опухшего. Он был похож на мешок с костями. Его выходили, вылечили, выкормили, обучили. И смотрите, отблагодарил!..

- Да-а... - протянул я. - Страшная история! Я вам говорил как-то, у меня душа не лежала к Константину...

- Помню, помню... Но кто же мог допустить? Только, ради бога, молчок. Ни гу-гу! Иначе с меня кожу сдерут...

Я заверил Похитуна, что все останется в тайне, но тут у меня возникла неожиданная мысль: а что, если использовать болтовню Похитуна в свою пользу для закрепления своего положения? Я пропускал мимо ушей ругань Похитуна и думал о своем.

Сославшись на то, что надо повидать инструктора Рауха, я немедленно отправился к Гюберту и постучал в закрытые двери его кабинета.

- Войдите! - разрешил Гюберт.

По его лицу трудно было что-нибудь определить, на нем лежала маска абсолютного спокойствия.

- Урок с Константином сегодня не состоялся из-за его неявки, - доложил я.

- Ах, так! У вас всё? - небрежно спросил он.

- Нет, не всё.

- Я вас слушаю.

- Мне он не нравится.

- Не нравится? - удивился Гюберт. - Чем именно? Садитесь!

Я понимал, что ничем навредить Константину не могу. Он сделал все, что задумал. Я рад за него. Но, как разведчик, я должен был использовать с выгодой такую удобную ситуацию.

- На последнем занятии он вел себя подозрительно, - сказал я.

- То есть? - Гюберт чуть-чуть приподнял брови.

- Интересовался мной, спрашивал, как я сюда попал, спрашивал о вас. Когда я пояснял ему расположение московских парков, мне показалось, что он знает их не хуже меня.

- Почему вы решили доложить мне об этом лишь сегодня?

То, что Гюберт вчера отсутствовал весь вечер и появился на Опытной станции только ночью, я знал точно, и поэтому ответил: