Конец пути

— Всю эту неделю он был… ну просто лучше некуда. Не сравнить с тем, каким вернулся из Вашингтона, — тогда он был сам на себя не похож. Знаешь, можно подумать, что все забыто, что вообще ничего не было.

— А почему бы и нет? Я сам именно так себя и чувствовал на следующий же день после…

Она вздохнула.

— Ну, я и сказала как-то мимоходом, что мне бы не хотелось сюда больше ездить — что я не вижу в этом смысла.

— Понятно.

— Он не сказал ни слова. Он просто посмотрел на меня, долгим таким взглядом, и мне захотелось умереть прямо там же, на месте. А сегодня ночью он сказал, что уже привык принимать это как часть меня, хотя и не совсем понимает, как оно так получилось, но что он больше станет меня уважать, если я буду последовательна в своих действиях, чем если вздумаю от них отречься. А потом он сказал, что не видит нужды больше говорить об этом, ну, в общем, вот и все.

— Так, господи, а в чем же дело, проблема решена, или я чего-то не понимаю?

— Проблема в том, что я ему не поверила и, даже если поверила, сама себя больше не узнаю.

— Ничего страшного. Со мной так чуть не каждый день.

— Но Джо-то, он всегда узнаваем. И ничего не получится, пока я не смогу стать такой же цельной, как он, и все свои поступки видеть так же ясно, как он видит свои. Джо, он всегда узнаваем.

Я улыбнулся:

— Почти всегда.

— Ты про то, когда мы за ним подглядывали? О, господи Иисусе! — Она качнула головой. — А знаешь что, Джейк? Мне кажется, лучше бы я ослепла, прежде чем посмотрела тогда в окно. С этого все и началось.

Сладостное чувство парадокса.

— Или ты могла бы сказать: на этом все и кончилось. Но начаться либо кончиться оно могло только для человека по фамилии Морган. Для человека по фамилии Хорнер ничего подобного не случилось. В моей вселенной всяк отчасти шимпанзе, в особенности когда он один, и никто особо не удивляется тому, что творят другие шимпанзе.

— Джо не такой.

— А тебе не приходило в голову, что человек, который признает, что все мы попросту валяем дурака, — может быть, он из нас из всех самый трезвый? Сладостное, сладостное чувство парадокса!

— Мы с Джо в этом смысле повторили, по-моему, подвиг Марселя Пруста, — с печалью в голосе сказала Ренни. — Мы рассматривали ситуацию со всех точек зрения, какие только могли придумать. Иногда мне кажется, я ничего так глубоко не понимала в жизни, а иногда — вроде как в прошлый раз, когда я была у тебя, или вот сейчас — до меня вдруг доходит, что я ни сейчас, ни вообще когда бы то ни было ничего, ровным счетом ничего не понимала, не понимаю и, наверное, уже не пойму. Сплошной туман. И меня всю просто наизнанку выворачивает, даже если вроде бы и не от чего.

— А что Джо последнее время обо мне думает?

— Я не знаю. Не думаю, что он все еще тебя ненавидит. Может, ему больше неохота с тобой видеться, только и всего. Он считает, что ты играешь роль, очень на тебя похожую.

— На меня которого? — рассмеялся я. — А как насчет тебя?

— Наверно, я все так же тебя презираю, — спокойно сказала Ренни.

— Всего насквозь?

— Насколько глаз хватает.

Меня пробрало, с головы до пят. До этой фразы Ренни сегодня была мне безразлична, теперь же я вдруг проникся к ней жгучим интересом.

— Это что, с тех самых пор, как мы оказались в одной постели?

— Я уже не знаю, Джейк, что было тогда, а что я придумала потом; сейчас мне кажется, ты мне с самого начала не понравился, но, скорее всего, это не так. Было у меня к тебе странное такое чувство, по крайней мере с тех пор, как мы начали ездить верхом, и, насколько я теперь могу судить, это была неприязнь. Или нет, отвращение, так будет точней. Я не верю в предчувствия, но, клянусь тебе, уже тогда, в августе, мне казалось, что лучше бы ты вовсе не попадался на нашей дороге, хоть я и не могу объяснить почему.

Я почувствовал себя в двух шагах от вершины, я мыслью обнимал миры, и ни облачка на горизонте; стоглазый Аргус был в сравнении со мной подслеповат и темен.

— Спорим, я знаю одну такую точку зрения, до которой вы с Джо не додумались, а, Ренни?

— Мы перепробовали все, — сказала она.

— Но не эту. А по Закону Экономии она куда как хороша, поскольку при минимуме исходных посылок объясняет максимум известных фактов. Проще некуда, Ренни: это был не секс — это была любовь. То, что ты чувствовала и в чем никак не хотела себе признаться — ты в меня влюбилась, Ренни.

— Ты прав, — выдохнула она, подаривши меня злым, едким взглядом.

— Есть же такая вероятность. Я это не из тщеславия говорю. По крайней мере, не только из тщеславия.

— Да нет, я не то имела в виду, — сказала Ренни, и фраза далась ей не без труда. — Я имела в виду… неправда, что я никогда об этом не думала.

Вот теперь у нее в глазах и впрямь читалось отвращение, только неясно, к кому или к чему.

— Черт меня побери совсем!