Конец российской монархии

Осенью и зимою 1904 г. мне по должности начальника оперативного отделения Главного штаба пришлось участвовать в царских объездах войсковых частей — государь лично напутствовал своим словом и благословлял образом.

Было жуткое время. Подошли последние дни перед падением Порт-Артура. В царском поезде получали шифрованные донесения о безнадежности положения в осажденной крепости, где находился запертым почти весь наш Тихоокеанский флот. Комендант крепости генерал Стессель[136] слал истерические телеграммы, взывая к «молитвам обеих императриц». Кругом в России уже чувствовалось дыхание революционного зверя..

В царском поезде большинство было удручено событиями, сознавая их важность и тяжесть. Но император Николай II почти один хранил холодное, каменное спокойствие. Он по-прежнему интересовался общим количеством верст, сделанных им в разъездах по России, вспоминал эпизоды из разного рода охот, подмечал неловкость встречавших его лиц и т. д.

— Что это? — спрашивал я себя. — Огромная, почти невероятная выдержка, достигнутая воспитанием, вера в божественную предопределенность событий или недостаточная сознательность?

Свидетелем того же ледяного спокойствия царя мне пришлось быть и позднее: в 1915 г., в трудный период отхода наших войск из Галичины, в следующем году, когда назревал окончательный разрыв царя с общественными кругами, и в мартовские дни отречения в Пскове в 1917 г.

В начале своего царствования император Николай II, свято чтивший память своего отца, проявил тем не менее особое стремление как можно скорее расстаться с его сотрудниками, как бы опасаясь их влияния и давления на свою волю и решения.

Равным образом у него установились довольно холодные отношения с императрицей-матерью, которая могла импонировать ему именем Александра III.

Боязнью чужого влияния можно объяснить и то охлаждение, которое неизбежно наступало в отношениях императора Николая к тем министрам, кои выделялись своими дарованиями, знаниями или независимостью взглядов. Напротив того, люди внешне вкрадчивые и обаятельные, легко приспосабливавшиеся к любым требованиям или лукаво не мудрствовавшие, были лично ему очень приятны.

Не потому ли престарелый министр Двора граф Фредерикс, человек хотя и почтенный, но крайне недалекий, мягкий и проявлявший свою настойчивость лишь в хорошо знакомых ему вопросах придворного этикета, и был тем почти единственным лицом, которое оставалось близ особы царя от первого до последнего дня его царствования!

Уверяют, что одной из фамильных черт, наблюдавшихся у многих членов бывшей императорской семьи, являлась та легкость и холодность, с которыми они расставались с людьми, связанными с ними чем-либо в прошлом. Не приходится поэтому удивляться тому, что эта черта отразилась и в характере отношений к своим сотрудникам императора Николая II.

Но, как часто бывает с людьми слабовольными, показывая себя упорными и упрямыми перед теми, кто стоит от них на известном расстоянии, они легко сдают перед теми, кто им близок. Так было и с императором Николаем, на которого влияние его супруги императрицы Александры Федоровны росло с каждым годом.

Остается только под вопросом: было ли это влияние результатом более сильной воли императрицы или же, как думают некоторые, влияние это должно быть объяснено мягкостью и уступчивостью императора Николая во внимание к болезненному состоянию его супруги?

Лично для меня несомненно первое, что доказывается хотя бы тем, что влияние императрицы особенно выросло в последний период царствования императора Николая, когда он, находясь в Ставке, не ощущал на себе непосредственно результатов болезненного состояния императрицы. Но несомненно, что в основе их взаимоотношений существовало и совпадение взглядов на коренные вопросы управления государством, при котором и не могло возникать никаких расхождений по существу.

«Милого всегда нужно подтолкнуть», — писала императрица в Ставку Николаю II о нем же самом.

Император Николай был настолько слабохарактерным, что далеко не всегда мог сдерживать членов своей многочисленной царской фамилии, среди которых возникало немало интриг и неоправданных домогательств.

Вынужденный обстановкой к встрече в упор с более сильной волей, император Николай не имел в себе силы устоять против влияния этой воли. В этих случаях он предпочитал уклониться от немедленного ответа. Но иногда обстановка вынуждала его к решениям, в коих впоследствии он раскаивался, от коих стремился при первой возможности отступиться.

Одним из очень ярких примеров сказанного может служить известное свидание русского императора с Вильгельмом II в Бьерке 11 июля 1905 года.

В этот день император Николаи II, верный друг и союзник Франции, унаследовавший эти чувства от своего отца, поддавшись уговорам германского императора Вильгельма II, подписал много потом нашумевший договор об оборонительном союзе России и Германии[137].