Конец сказки

– Гарсон, по второй, – осклабился он, возвращая фужер на место. Боник налил молча, все еще переваривая в душе Юлькины вопли. На этот раз Огнемет отпил, прополоскал рот, и только потом проглотил коньяк. – Голимое пойло, – добавил он, изучая изображение партнера через стекло. Устроился поудобнее, так, что халат окончательно слез с него, обнажив мускулистый, весь в шрамах живот, полную противоположность вялому брюшку Бонифацкого. Вацлав Збигневович, помимо воли, снова покосился на член Витрякова, который в народе зовут то хозяйством, то причандалами, то другими, далекими эстетике терминами.

– Инструмент, да, Вацик? – осклабился Леня, насмешливо поглядывая на Бонифацкого.

«Как в зоопарке у осла», – захотелось сказать Бонику, но он благоразумно придержал язык.

– Вот, бабы, – продолжал Леня, пододвигая опорожненную емкость Бонифацкому, чтобы тот ее снова наполнил. – Тыр-пыр, восемь дыр, а кинешь пару палок, и все, как шелковая.

Боник, подливая в свой стакан, расплескал коньяк по столу.

– Юлька – она ничего порется, конкретно, – добавил Огнемет, продолжая изучать Боника. – Вот только очко у нее тесное. Хотел вставить – не лезет, б-дь на х… и все тут. Надо разрабатывать, да, Боник?

– Ты о чем? – спросил Вацлав Збигневович, чувствуя, как предательская красная краска заливает лицо.

– Ты знаешь, о чем, – сказал Огнемет, и громко щелкнул пальцами. – Манда у нее – высший класс. А очко – резиновое.

– Леня… – начал Бонифацкий.

– Ну, это мы поправим, – заверил Огнемет. Совместными усилиями, верно, Вацик?

– Леонид, – во второй раз начал Бонифацкий. Разговор свернул в такое русло, что последствия могли быть любыми.

– Не парься, – отмахнулся Витряков снисходительно. – Мы ж с тобой партнеры, верно? Ладно. Я сегодня добрый. Пойди, почеши конец, я пока перекурю. Скажешь, с моего разрешения. – Он хмыкнул, пьяно и зло, – да она тебя после меня и не почувствует, даю гарантию, б-дь на х… – Витряков засмеялся. Боник остался сидеть в кресле. Он решил промолчать, это представлялось наиболее разумным.

– Иди, вставь, я не против, – продолжал Витряков с видом купца, спонсирующего покупку картины для какой-нибудь галереи вроде Третьяковской. – Ты ж мой друг, мля, партнер, б-дь на х… мне для партнера – ничего не жалко.

– Брезгуешь? – осведомился Леня через минуту, поскольку Вацлав Збигневович продолжал упорно молчать. – Зря. Действуй. Второму, как по маслу, отвечаю.

– Давай поговорим на трезвую голову, – промямлил Боник. От выпитого шумело в голове, такого оборота он не ожидал и несколько растерялся.

– Ну, как знаешь, – сказал Витряков, подымаясь. Его член слегка подрагивал, набирая силу. Боник подумал, что Огнемет упивается ситуацией. – Жаль, что Филю уделали. Вот у кого всегда стоял. Ну, так, как, идешь?

Вацлав Збигневович медленно покачал головой.

– Не хочешь, не надо, – сказал Витряков, и, пошатываясь, отправился в направлении спальни, которую занимала Юля. – Хорошей бабе, ей что надо? Ей, Вацик, надо, чтобы все три дырки были заняты. А как, б-дь, на х… это сделать одним х… даже таким, как у меня?

Боник не собирался принимать участие в мероприятии, задуманном Витряковым, не хотел быть ни зрителем, ни слушателем. Но и поднять брошенную Леонидом Львовичем перчатку у него оказалась – кишка тонка. Поэтому, как только Витряков скрылся из виду, он покинул гостиную и вышел на крыльцо. Ночь вступила в свои права, было тихо и довольно холодно. Посмотрев на звезды, тупо перемигивавшиеся на иссиня черном небе, Вацлав Збигневович медленно побрел к ближайшей возвышенности. Просто так, чтобы хоть что-то делать.

Он вернулся в особняк продрогшим, незадолго до рассвета. Внутри дома было тихо, его обитатели спали. Если ночью в особняке и разыгрались события, от которых Бонифацкий сбежал, себя-то, по-крайней мере, не было никакого смысла обманывать, то теперь, в любом случае, все было позади. Бонифацкий прошел в гостиную, выхлебал остатки «Наполеона», бросил перед камином, прямо у ног топтыгина толстый шерстяной плед, и забылся тяжелым сном до утра.

Утром выяснилось, что на подмогу провалившему задание и теперь едва живому Бандуре едут приятели, их надо задержать. Витряков, злой и, одновременно, деятельный, крикнул «По коням», превратив стекающихся в Ястребиное гостей в охотников, а празднование дня рождения, соответственно, в охоту. Боник, у которого раскалывалась голова, вопреки трем таблеткам пенталгина, проглоченным им одна за другой, подумал, что Винтарь опять наслаждается ситуацией, и в глубине души, вопреки проклятиям, рассыпаемым направо и налево, доволен тем, что его день рождения превращается в охоту на человека, самую изысканную дичь, а в финале обязательно прольется кровь. Наслаждается точно так же, как наслаждался вчера, одновременно трахая Юлию и издеваясь над другом Вациком. Умение оседлать ситуацию и кататься на ней, как на волне, вообще всегда отличало Витрякова. Правда, развлечения у него были, как правило, мрачными.