Конец Смуты

– Не знаю, государь, но полагаю, так дело было… иезуитам, что при Маринке были, велели надоумить ее на письмо сие, а для чего – им никто не объяснял, ибо не положено. А уж о яде они сами могли додумать или вовсе послание тут, в Москве, отравили.

– Отчего ты так думаешь?

– Да толмач меня сегодня на мысль навел. Вся Европа, чтобы ей пусто было, переписку между государями на латыни ведет. Так мыслимое ли дело, чтобы в Посольском приказе не нашлось дьяка, хорошо разумеющего ее? Но вот, поди же ты, случилось, а в соборе давеча, как Маринкино письмо пришло, – так и вовсе толмача не нашлось. А то, что ты разные языки превзошел, государь, многим ведомо. Ой, государь, не во гнев будь сказано, но худо тебя охраняют, уж и непонятно, куда твои фон Гершов с Казимиром смотрят.

– Но-но: ты, Клим Патрикеевич, говори, да не заговаривайся! Мы за государя жизни не пожалеем, если придется. А Казимира теперь Корнилием кличут!

– Да хоть Навуходоносором! Ты сам, Никита Иванович, посуди: сколь раз государь наш, еще герцогом будучи, по-над краем прошел? А ведь божье долготерпение не вечно, так, может, и мы о сем задумаемся?!

– Ладно, уймитесь! – прервал я своих ближников, – давайте лучше думать, чем отвечать будем.

– А чего тут думать, – воскликнул Вельяминов, – собирать войско да в поход!

– А не того ли король Сигизмунд от нас ждет? – отозвался Рюмин. – Может, только мы из Москвы, а нас пан Лисовский поджидает?

– Может быть, может быть… А что, царевич Арслан с мурзами своими здесь еще?

– Да где же ему быть? – удивился кравчий. – Его же обнадежили тем, что касимовский стол свободен, вот он и караулит его, точно лис курятник.

– Тогда так: пусть его люди Москву со всех сторон широкой дугой обойдут, а особливо на Смоленской дороге поищут. Если ляхи какую каверзу затеяли, то где-нибудь да прячутся. Кстати, а что там с пушками?

– Пушкарев давеча докладывал, что первые четыре штуки готовы.

– Испытывали?

– Нет, государь, тебя ждали.

– Ну что же, завтра и проверим – распорядись, чтобы поутру все готово было.

Мое утро, как всегда в Москве, началось с молебна в соборе вместе со всей думой и клиром. Отдав Богу Богово, я озадачил думу и собор очередной проблемой и усвистел за город к пушкарской слободе для испытания пушек. Надо сказать, проблема боярам и «лучшим людям всея земли» досталась тяжелая. С самым постным лицом я посетовал на оскудение веры в людях и отсутствие в связи с этим божьего заступничества. Поначалу моя речь не вызвала в присутствующих никакого беспокойства. Дело в том, что все речи согласно протокола начинаются либо словами об оскудении веры, либо с краткого экскурса во времена Владимира Святого. Но затем я свернул к тому, что Господу было бы явно более угодно, если бы православные службы справлял не местоблюститель, а патриарх.

– Так в плену патриарх, – насторожился боярин Шереметев.

– Это давно ли митрополит Ростовский патриархом стал? – усмехнулся Мстиславский.

Вопрос был с подвохом: патриархом Филарета провозгласил Тушинский вор, когда был еще жив прошлый патриарх Гермоген. Но Федора Ивановича (полного тезку Мстиславского) так просто было не смутить.

– Покойный патриарх Гермоген, упокой господи его душу, на митрополита Филарета никакой хулы и опалы не возложил за его тушинское пленение.

– Вот что, бояре, и вы, лучшие люди: поелику, когда патриарха Гермогена злым обычаем уморили гладом поляки, митрополит Филарет был в плену, то патриарха у нас нет. Ибо нельзя того допустить, чтобы католики нам патриархов устанавливали. Так что велю вам обдумать, стоит ли устроить выборы патриарха сейчас или же обойтись покуда без патриаршего благословения.