Конец старых времен

Сударь, — начал я, усевшись на стул, как человек, которому нечего опасаться, — сударь, вы были правы, Сюзанн вам еще сегодня скажет, что уходит, и попросит освободить ее от обязанностей домашней учительницы. Она получила письмо.

Я раздумал, — ответил Стокласа, вертя в руках какой-то предмет, видом своим напоминающий сумку.

Я смотрел на моего хозяина с чувством снисходительного участия, так как думал, что и он немножко влюблен в Сюзанн. «Видишь ли, — мысленно говорил я ему, наблюдая за его лицом, которое, как мне казалось, выражало страдание влюбленного, лишенного возможности объясниться, — знал бы я твои намерения, могли бы мы с тобой потолковать по душам, и, чем черт не шутит, быть может, возникло бы между нами дружеское расположение». Я улыбался, испытывая участие к этому богачу, и меня так и подмывало ободрить его какими-нибудь словами вроде: «Ну-ну, ничего, все будет хорошо!» И тут, в этот злополучный миг, я разглядел наконец, что хозяин мой вертел в руках но что иное, как переплет, сорванный с «Южночешской хроники»! Улыбка моя исчезла. Язык прилип к небу, и в груди прокатились громы.

Этот эпизод, вырвав его из последовательного повествования, я ужо описал в предисловии к моей книге. И там же я упомянул о том, как я, ущипнув себя за ляжку, залепетал что-то о подделках, — но забудьте об этом! Забудьте минуту, одну из самых трудных и огорчительных, какие только могут выпасть на долю человека моего склада. Полагая, что воровство мое открыто, я, наморщив лоб и сцепив пальцы, все дальше и дальше запутывался в рассуждениях о подделках.

Пан Стокласа искоса поглядывал на меня; он положил конец моим речам, заявив, что желает как-нибудь обойти библиотеку с описью в руках. Затем, бросив переплет на стол, он вышел, так и не вручив мне денег, предназначенных для князя.

Едва за ним закрылась дверь, я схватил переплет и увидел на нем следы ножа — это князь искал между кожей и деревянной дощечкой бумаги или тайный приказ врагов.

Я пытался объяснить себе, каким путем злосчастный переплет попал в руки управляющего. Может быть, мепя предал голландец? Мне необходимо было выяснить, что же случилось, и я бросился к окну, прижав к груди предмет моих мучений. Хюлиденна нигде и в помине не было. Я совсем растерялся, я готов был ухватиться за что угодно… Тут из коридора донесся звук приближающихся шагов. По звяканью шпор я понял, что это князь, и логически рассудил, что его сопровождает Марцел. Я выбежал к ним с намерением попросить объяснений, но князь только прошипел мне в лицо проклятие. К счастью, он слишком торопился, и ему некогда было заниматься сведением счетов — я видел, как он поспешно исчез за углом; но Марцел повернул в мою сторону. Я уже поднял ослабевшую руку, чтобы открыть дверь в свою комнату, когда мальчик подбежал ко мне.

— Пан Бернард, — шепнул он мне на ухо, — я никак не мог помешать князю отдать эту вещь пану Стокласе. Он и понятия не имеет…

О чем ты, малыш? — спросил я, чувствуя, как все завертелось у меня перед глазами. — Что ты болтаешь?

Князь отобрал вашу книгу у того чужого человека…

Ты знаешь, что это за книга? Знаешь, откуда она? — прошептал я, меж тем как меня обдавали волны жара.

Знаю, — ответил он с чуть заметным смущением; лакея, заставшего вас на том, как вы красите себе усы.

БЕГСТВО

С нами бог! Вы хотите услышать модное повествование, вы знаете, что полагается, и настаиваете, чтобы я под шелест ветерка расписывал историю, вьющуюся подобно речке, перепрыгивающей через камни, брошенные у нее на пути, и в конце концов добегающей до моря. Вы хотите видеть сверкающую гладь, взборожденную событиями, которым время дает выговориться и умолкнуть. Хотите следить волну за волной, событие за событием в порядке, который установлен и дан, — а мой рассказ меняет то место, то время, плетет пятое через десятое… И все же позвольте мне еще немного погарцевать без дорог, держась одержимости, уловляя слова нескольких персонажей разом. Позвольте мне возвращаться и поворачиваться по ветру и складывать картину из мелких явлений, мечась от предмета к предмету — что столь отвечает моему умонастроению, — чередуя сцены, чередуя любовь со страхом из-за воровской проделки, внезапно меняя общение с обманщиками, которых мы покидаем для бесконечной доверчивости детей, под разбойные выкрики и звуки наивной нежности, прослеживая четыре волокна одной и той же веревки. Слишком туго переплелись, говорите? Еще бы!

Мы достаточно долго выдерживали вежливый тон, говоря: «С добрым утром! Добрый день!» Князь спал как сурок, и вот он просыпается от петушиного крика.

Мы достаточно долго наблюдали за Михаэлой, повествуя о том, что держит она в левой руке и какую муху отгоняет правой. Достаточно долго лили мы вам вино в бокалы — так вот, пришло время хлебать из пригоршни.