Конец света: первые итоги

Неужели Гийом Дюстан — последний ниспровергатель из числа французских писателей? Он намеренно шокировал публику, нащупывая, где проходят границы свободы. Он экспериментировал с непристойностью, чтобы потом было о чем рассказывать. Для нашего поколения он стал подопытным кроликом. Роль писателя заключается в том, чтобы делать то, что запрещено, особенно если разрешено все. Дюстан был не опасен, хотя страдал паранойей почти в той же степени, что и Соллерс: ему повсюду мерещились заговоры, со стороны стариков, родителей, гетеросексуалов, издателей. «Я описал невроз Запада»; «Осторожно. Я не Рено Камю. Я хуже».

Что нужно, чтобы иметь право именоваться гением? Достаточно ли быть больным, обдолбанным, склонным к провокациям и мании величия? Нет, недостаточно. Дюстан паясничал очень расчетливо. Выпускник ЭНА [101 —  ЭНА (ENA) — Национальная школа управления; один из самых престижных французских вузов, готовит высшие административные кадры.], он хорошо знал, что лучшим оружием в нашем утомленном обществе служит провокация, а скандал — просто рабочий инструмент в руках того, кто желает изменить мир. А при чем тут литература? Ну как же, это двигатель, топливо, источник энергии.

В системе, приемлющей любую критику, необходимо довести уровень шума до максимума, иначе не пробиться к сознанию людей. Надо вывернуть наизнанку синтаксис, перемешать вместе английский (доминирующий язык) и французский (язык сопротивления), привести список своих друзей, переписать свое интервью с Бретом-Истоном-Эллисом-самым-великим-писателем-планеты, возмечтать о том, чтобы переспать с Биллом Клинтоном в гавайской рубашке, рискнуть сказать гадость о «евреях-леваках», оправдывая себя тем, что ты и сам еврей. Надо быть грязным. Надо быть двусмысленным. Надо быть неудобным.

«Николя Паж» — это пэчворк. Толстая книга о гомосексуальной любви, хроника заявленного краха, собрание отвергнутых статей, коллаж из неоконченных романов; куча-мала, в которой находится место для записной книжки покойной бабушки (чтобы показать, насколько изменились нравы на протяжении жизни всего двух поколений), сценария ситкома, договора с издательством, а также собственного самоубийства. Это книга прямого сообщения, книга, которая создается на наших глазах, «в реальном времени»; пазл, собранный на «отлично», не хуже плана диссертации для ЭНА, — сначала практика, потом теория. Сначала — как я страдаю, потом — почему.

После краха надежды на связь с Николя (27 лет) Гийом (32 года) принимает решение подробно поведать свою историю, включая пережитую на Таити депрессию, шуры-муры в задней комнате бара, неистовство хауса и попытку залечить душевные раны химией; он трансформирует свою боль в творчество, «чтобы не сойти с ума». Что это, очередная байка про гомиков? Ничего подобного. Читать Гийома Дюстана можно и не будучи геем, так же как мы читаем Тони Моррисона, хотя мы не чернокожие, Жана д’Ормессона — хотя мы не академики, а Бернара Франка — хотя мы не входим в число знатоков вина. На 70-й странице Дюстан говорит об этом абсолютно ясно: «Гетеросексуалам не помешало бы проявлять больше интереса к тому, что мы изобретаем». Например, почему только гомосексуалисты каждый вечер меняют партнеров? Нет, почему? А?

Дюстан умело соединяет четыре самых модернистских течения современной литературы: новый реализм (Уэльбек/Равалек/Депант), автовымысел (Доннер/Анго/Дубровски), экспериментальный стиль «денди-рок» (Шуль/Пакадис/Адриен) и прозу «гомо-порно» (Рено Камю/Эрве Гибер/Венсан Борель). Терять ему нечего, и он идет на все: использует реальные имена собственные (а в конце еще приводит указатель, сдавая скопом всех своих друзей); высказывается в пользу эвтаназии, евгеники и, подобно Сирилу Коллару или Эрику Ремесу, секса без презерватива. Результат не всегда удачен на все сто, и в тексте (позволю себе критику) встречаются длинноты.

Однако нельзя отрицать, что на этих нарочито эксгибиционистских страницах что-то такое имеет место. Освобождение тела, попытка изменить способ повествования, стремление революционизировать общество. Что же, порой по-детски неуклюже, говорит безнадежно влюбленный в самого себя Дюстан? Что мы продолжаем жить в обществе, где есть угнетатели и угнетенные, палачи и жертвы, в обществе, населенном узколобыми самоуверенными буржуа, ревниво оберегающими свой мир от любой новизны. Что «контркультура постепенно становится культурой доминирующей», хотя сохраняются многочисленные барьеры, препятствующие пересмотру «установленного технократического, авторитарного, патриархального и патерналистского, сексистского, классицистского, расистского и гомофобного порядка». И что вопреки всему надежда жива: «Я представил себе, что в 2100 году мир станет свободным».