Конец света: первые итоги

Я долго размышлял над тем, почему Рот, несмотря на все свои недостатки (чрезмерное внимание к деталям, психологическая усложненность, неровная манера повествования), стоит выше своих собратьев-писателей. Почему после отвращения, вызванного «Театром Шаббата», я с такой радостью проглотил его «Обыкновенного человека»? Точно не из-за юмора — сегодня каждый кому не лень пытается хохмить. И не из-за реализма, потому что этого слишком мало. Потом я догадался. Из-за его ума. У Рота каждая страница блещет умом. Глупость рядом с ним кажется пятном.

//- Биография Филипа Рота — //

Филип Рот давным-давно заслужил Нобелевскую премию, так что, думаю, ждать ему осталось недолго. Он родился в 1933 году в зажиточной семье и рос в еврейском квартале Ньюарка. Начиная с написанного в 1959 году романа «Прощай, Коламбус» («Goodbye, Columbus») Филип Рот выступает критиком новой еврейской буржуазии. Развивая идеи Беллоу, в 1969-м он публикует скандальный роман «Случай Портного» («Portnoy’s Complaint»), герой которого, сексуально озабоченный еврей, рассказывает психоаналитику о своей матери. Затем он создал Натана Цукермана — свое alter ego. Впервые этот персонаж появляется в романе «Призрак писателя» («The Ghost Writer», 1979), после чего мы встречаем его в романах «Освобожденный Цукерман» («Zuckerman Unbound», 1981), «Урок анатомии» («The Anatomy Lesson», 1983), «Пражская оргия» («The Prague Orgy», 1985), «Другая жизнь» («Counterlife», 1986), а также в трилогии «Американская пастораль» («American Pastoral»), «Мой муж — коммунист» («Married a Communist») и «Людское клеймо» («The Human Stain»). В промежутке он поведал нам о смерти своего отца («Наследие», «Patrimony: a True Story», 1991) и о честном лгуне («Операция „Шейлок“», «Operation Shylock», 1993), а также воссоздал подобие постаревшего Портного в «Театре Шаббата» («Sabbath’s Theater», 1995). Кто самый великий из ныне живущих американских писателей? Подражая Андре Жиду, высказавшемуся в адрес Виктора Гюго, я мог бы заявить: «К сожалению, это Филип Рот!»

Номер 36. Виржини Депант. Миленькие штучки (1998)

Виржини Депант обладает мощнейшей энергетикой, сметающей все на своем пути. Где она берет этот синтаксис, от которого у читателя возникает стойкое ощущение, что его запихнули в гигантскую стиральную машину, включенную на отжим, или переселили в шкуру помешанного итальянского велосипедиста? Фразы без глагола. Фразы, начинающиеся с глагола в настоящем времени. Ошметки эпитетов. Ни одного лишнего слова. Вот так. Бабах! И ничего больше. И пусть читатель сам заполняет пустоты. Пиши как думаешь. Кэшем. Черт возьми, что со мной? Это влияние Виржини Депант на мой собственный стиль, обычно переусложненный. В «Миленьких штучках» персонажи носят не обувь, а «шузы». А когда их донимают по пустякам, говорят, что им это все «фиолетово». Вот несколько примеров того, что вытворяет Виржини Депант с нашим священным языком: «Жара. Что ни надень, все лишнее»; «Хреново до мозга костей, потому что не можешь стать такой, как тебе надо»; «Большинство из них прикинутые обесцвеченные пропирсенные утатушенные беззубые изрубцованные и высоко окаблученные». Что это, клиповая литература? Нет, я сказал бы, что это написано преемницей Филиппа Джиана, следовательно, Бака, следовательно, Фанте. Они переложили свой вокабулярий на ритмы джаза; Депант превратила наш общий язык в композицию в стиле жесткого рок-н-ролла. Не так уж много книг способны похвастать подобным модернизмом оригинальностью сегодняшнедневностью (ой, вот они, последствия заражения). Депант готова нести любые риски — изображать из себя полуграмотную невежду или вдруг скатиться в «ложный fashion», — ничто ее не пугает. Она пишет так, словно ей нечего терять; она использует современные слова — жаргон, новояз, искаженные англицизмы — для выражения духа своего времени. Благодаря ей французский остается живым языком.

Молодежь не читает книг, потому что литература проигрывает в соперничестве с кино. Сколько еще раз нужно это повторять? Книга не должна говорить как книга. Виржини Депант одну за другой нанизывает визуальные сцены, ее антигероини не разглагольствуют, а действуют. Никакой психологии а-ля Мориак, только поступки — бескорыстные (спасибо Жиду и Камю) и корыстные (thank you Хемингуэю и Эллису). В «Миленьких штучках» меньше крутой жести и порнографии, чем в ее предыдущих романах, но идея остается прежней: написать такую книгу, по сравнению с которой кино покажется чем-то устаревшим. Книгу, способную бросить вызов американским горкам.