Конец цепи

Он посмотрел на нее. Достал из кармана пальто желтый конверт, тот, на котором стояло «Эмануэлю Сфинксу», запечатанный при помощи франкировальной машины с надписью «Берн». Именно его он показал полиции и в результате больше не осмеливался поехать ни домой, ни на работу, ни куда-то еще, где теоретически мог появиться.

Кристина взяла его. Осмотрела.

Три исписанные от руки страницы.

Тысяча вопросов. И она раскрыла рот, чтобы задать их.

И в то самое мгновение, когда сделала это, раздался хлопок.

Реакция Лео, собственно, оказалась полностью неверной, но, возможно, именно это спасло их.

Лео подумал, что в них врезались, причем исключительно по его вине, и взял вправо, ему почему-то пришло в голову, будто он попал на встречную полосу, сам того не заметив.

Но они ехали справа так далеко, как только возможно.

И когда вылетели на обочину, там уже не было никакой дороги, лишь трава, и откос, и чертова куча бугорков, которые они миновали, в то время как Лео отчаянно вдавливал тормоз в резиновый коврик со всей возможной для него силой.

Только когда автомобиль остановился, они поняли, что случилось.

А когда выбрались из него, их встретил запах бензина и свежевспаханной земли, и было темно от дыма, и шум только нарастал.

26

Больше всего Вильяма удивило то, каких усилий ему стоило собраться с мыслями.

Он с силой потер ладонью лицо, помассировал большими и указательными пальцами виски, надавил на щеки как можно жестче, до боли, но в результате ни черта не стало лучше.

Жанин подвела его к стене, к правому концу всех групп клинописи, положила руку на одну из них. А потом попросила посмотреть на бумагу, которую дала ему ранее.

– Я не знала, где она должна находиться. Но она пугала меня.

Вильям не понял, что она имела в виду.

Последние знаки на его копии оказались такими же, как на листке, висевшем на стене, и явно представляли событие, сейчас обретшее свое место, и то, куда оно попало, явно испугало Жанин, и Вильям пока еще не знал почему.

Но это беспокоило его.

– Вот из-за чего мы здесь, – сказала Жанин.

Он не ответил ничего.

– Все происходящее. Дженифер Уоткинс. Боязнь того, что мы с тобой оказались зараженными. Вирус. Скорее всего, в этом причина.

Да? Он по-прежнему ждал.

– Они знали, что так случится. Знали, и сейчас это происходит.

– Что?

Жанин пыталась найти разумную формулировку. Чтобы та не звучала наивно, или слишком напыщенно, или глупо, или так, словно было репликой из журнала комиксов, но результат выглядел комбинацией всего, вместе взятого.

– Я думаю, мы умрем, – сказала она просто. А потом: – Нет. Я знаю это.

Вильям закрыл глаза.

Покачал головой, как бы в надежде, что все мысли встанут на свои места, как кусочки мозаики, и получится законченная картинка, и он сумеет понять смысл ее слов. Но ничего подобного не случилось.

– Откуда тебе это известно? – спросил он наконец. Тихо, даже не открывая глаз снова. – Откуда ты узнала? Как можешь стоять здесь, смотреть на эти стихи и сначала говорить, что перед нами язык символов и его можно истолковать различными способами, а потом вдруг делать такое заявление? Откуда?

– Это язык. Я не в состоянии нарисовать никакой схемы. Я просто знаю.

– А разве ты не можешь ошибиться? Например, сделать просто идиотский вывод? Попасть в точку в какой-то части всего этого, относительно порядка, исторических событий, всего другого, но заблуждаться в том, что говоришь сейчас?

Жанин посмотрела на него.

Ей самой ужасно хотелось, чтобы он был прав.

Но к сожалению, все обстояло совсем иначе.

Она знала, что тексты о прошлом доказывали ее правоту относительно будущего, а стена лишь подтверждала ее мысли, и как бы она ни пыталась опровергнуть их, всегда сумела бы защититься и четко обосновать свои выводы.

И как ученый могла гордиться собой.

Но вместо этого металась между страхом и чем-то другим.

Скорбью?

Жанин тяжело вздохнула, вернулась к стене, прошла вдоль всех распечаток, искала правильное место. Нашла. Остановилась. Положила одну руку на бумагу.

– Здесь. Четырнадцатый век. Мы договорились об этом?

Вильям дернул головой. Возможно. Если Жанин в целом была права относительно прямой времени, и порядка, и событий, но, боже правый, она снова увидела сомнения у него на лице и устало покачала головой.

– Крестовые походы, – сказала она и показала вдоль листов бумаги влево. – Седьмой. Восьмой. Девятый. Это просто для информации.

Рука все еще на четырнадцатом столетии перед ней.

Показала вправо.

– В другом направлении. Константинополь. Падение Византийского государства. Появление книгопечатания. Возражения есть?

Пожалуй. Однако Вильям ничего не сказал.

А потом Жанин вернулась к бумаге, находившейся перед ней.

– Что происходит в четырнадцатом столетии? Великий мор. – Она снова показала на несколько символов. – Крысы. Болезнь. Распространение, смерть, чума, не знающая конца.

Произнесла последние слова, глядя ему прямо в глаза, словно речь шла о чем-то неслыханном и как будто он должен был понять масштаб события.

– И почему? – спросил Вильям. – Почему это означает, что мы умрем.

– Потому, – сказала она просто.