Конфессия, империя, нация. Религия и проблема разнообразия в истории постсоветского пространства

Два аспекта программы культурной революции представляют в нашем случае интерес. Во-первых, это радикальная социальная трансформация, повлекшая за собой изменения в форме собственности и статусе старой элиты (уже и так пострадавшей к тому времени из-за экономического кризиса, вызванного Гражданской войной) и возникновение новой элиты. Во-вторых, фронтальное наступление на религию во всех ее проявлениях. Кульминацией наступления на традиционный образ жизни стал худжум — кампания, направленная на удаление из повседневного быта женской паранджи. И хотя «материальная» сторона

худжума была связана именно с паранджой (тысячи женщин расставались с ней публично, бросая вызов традиции), символическая сторона этой политики выражала отношение государства к местным обычаям и традициям, которые подлежали обновлению в более «рациональном» ключе. В краткосрочной перспективе тактика худжума

, со всеми его эксцессами, была неудачной и даже контрпродуктивной: обычаи, которые должны были уйти в прошлое, стали неотъемлемым маркером местной идентичности, сформировавшейся в ответ на репрессивно-агрессивные устремления государства[707]. Однако в долгосрочной стратегической перспективе многие цели кампании были реально достигнуты: паранджа исчезла, позволив большому количеству женщин влиться в состав рабочего класса, трудившегося в печально известном хлопковом секторе экономики.

В 1920–1930 годах сотни медресе и суфийских лож были закрыты: часть из них уничтожили, часть использовали в других целях, некоторые сохранили как «памятники архитектуры». Мечети закрывались, а во многих случаях и сознательно разрушались; вакуфная собственность конфисковывалась; духовенство и богословы (улемы ), выглядевшие в глазах государства одновременно и врагами разума, и «врагами народа», безжалостно преследовались, уничтожались, отправлялись в концентрационные лагеря или же лишались средств к существованию, что вынуждало их уходить в подполье[708]

. Эта политика нанесла сокрушительный удар по исламу как религии, лишив его возможности регенерации. Вдобавок, изоляционистская политика советского государства привела к разрыву связей с внешним мусульманским миром. Средняя Азия оказалась фактически отрезанной от остального исламского мира.

Таким образом, ислам в Советском Союзе был провинциализирован и отождествлялся с традицией. В условиях, когда мусульманские образовательные учреждения оказались упраздненными, ряды хранителей сакрального знания значительно поредели, а историческая преемственность стала проблематичной из-за изменений в письме, семья превратилась в единственное средство трансляции исламской традиции. Однако поскольку публикация новых религиозных текстов была невозможна, а устная передача опыта часто затруднена, доступ к религиозному знанию был, как правило, ограничен.

Одно отступление от доминировавшей политической линии советским властям пришлось сделать под давлением обстоятельств военного времени. В 1943 году советское правительство санкционировало учреждение Среднеазиатского духовного управления мусульман (САДУМ). Эта официальная организация, подотчетная Совету по делам религиозных культов, занималась регулированием жизни религиозных общин в регионе. Роль САДУМ была двойственной, поскольку духовное управление имело целью не только контролировать религиозную деятельность, но и в равной степени способствовать ей. Бюрократические структуры, подобно этой, чужеродны исламской традиции, не признающей авторитета официальных представителей светской власти в делах веры и культа, поэтому полномочия САДУМ никогда не принимались мусульманами безоговорочно. Тем не менее управление смогло поспособствовать обучению небольшого числа теологов и организации стажировок для некоторых из них в высших учебных религиозных заведениях зарубежья.