- Максимианом клянусь: вы обязательно увидитесь! Не могут его казнить! В худшем случае, пошлют в паломничество для очищения души. Через годик вернется и падет в твои объятия!
- За год отец выдаст меня замуж.
Колин Бейкер насупил брови, изобразил серьезное раздумье. Понизив голос, предложил:
- Если тебя печалит неисполненное право Мириам, то я знаю способ. Предложи другого юношу вместо Дэвида, и аббатиса не станет возражать. Мне будет очень конфузно, но ради товарища я готов…
Роуз прыснула в кулачок.
- Ты умеешь поддержать в трудный час! Но прости, что невольно обманула тебя. Я пришла не за утешением, а за помощью.
- Готов на все, кроме того, что выше моих сил!
Она отбросила веселье, придала голосу предельную строгость.
- Поклянись, что сохранишь в тайне наш разговор.
- Клянусь всеми Прародителями!
Роуз знала хитрости семинаристов. Клятва всеми сразу – не клятва вовсе. Прародителей много, есть среди них и мягкие добряки. Если нарушишь слово, хоть у кого-нибудь да вымолишь прощение.
- Нет уж. Клянись Праотцом Вильгельмом, безжалостным к лжецам.
- Прости меня, Роуз, не хотел лукавить, просто по привычке… Клянусь Вильгельмом, что сохраню твою тайну.
Тогда она раскрыла сумку. Удобнейшая вещь: вроде заплечного мешка, но украшена и вышита по-дамски. Без ущерба для красоты можно носить с собой столько всего!..
Из глубин сумки Роуз извлекла тряпичный сверток.
- Загляни внутрь, только осторожно, чтобы никто не видел.
Колин отогнул уголок.
- Какие-то инструменты… Дева божья, ты собралась в подмастерья?
- Воровской набор, - прошептала Роуз.
- Откуда взяла?! Неужто украла? Похитила у воров?! Ты превзошла злодеев в их собственном ремесле! О, боги, сколь многого я о тебе не знал!
- Тише, тишшше! – Зашипела Роуз. – Ничего я не крала. Купила у мастера особых ремесел. Отец продает вина всему городу, а ему я помогаю, вот и знаю разных людей…
- А деньги откуда?! Ты – тайная богачка!
- Честно заработала на службе у отца… Колин, не сбивай меня! Я просила права Мириам для того, чтобы войти к Дэвиду и передать ему отмычки. Тогда он смог бы бежать!
Разинув рот, Колин уставился на девушку.
- Защити меня Глория!.. Передо мною - тайная злодейка, сумрачный гений преступного мира! Уж и не знаю, доживу ли до завтрашнего дня…
- Прекрати. Я ничего не сделала – аббатиса испортила все. А если б я смогла, то и тогда не стала бы злодейкой. Ты знаешь лучше всех: Дэвид невиновен!
- Это верно, как дневники Янмэй… Тогда выходит, ты – благородный разбойник, защитник невинных. Я рад знакомству, миледи. Буду знать, к кому идти за спасеньем в беде!
Роуз не выдержала:
- Да поглотит вас тьма, сударь. Я сожалею, что рассказала. Верните инструменты.
- Прости меня, прости! – Взмолился Колин. – Я просто не справился с удивлением. Не каждый день встретишь юную леди, готовую вскрывать замки! Но теперь я овладел собою и скажу серьезно. Так же серьезно, как Вильгельм говорил о Перстах: смертная, твой план очень глуп! Конечно, Дэвид невиновен, но если сбежит, взломав замок, то все сочтут его злодеем. Ему не будет места ни в семинарии, ни в церкви. Дэвид этого не переживет.
Роуз прикусила губу:
- Верно, Колин. Я не подумала сразу, а ты совершенно прав: Дэвида нужно не выпустить, а оправдать.
Она помедлила. Колин воскликнул:
- Ну, не томи! Лик твой лукавый выдает наличие нового плана. Говори: что надумала теперь?
Черная карета въехала в ворота обители. Кучер остановил коней на площадке перед храмом, где выстроились, словно почетный караул, все шестнадцать монашек. Два человека при искровых шпагах соскочили с облучка. Один распахнул дверь кабины, другой объявил:
- Его светлость Дариус Хайтауэр, эмиссар Церкви Праматерей.
Монашки хором откликнулись:
- Долгие лета!
Аббатиса шагнула навстречу мужчине, что вышел из экипажа. Вот с этой первой минуты все и не заладилось.
Мать-настоятельница была еще не стара и довольно хороша собою. Щеки круглились от доброй монастырской пищи, губы краснели, глаза не утратили блеск. Устав позволял служительницам Софьи использовать украшения, и аббатиса прибегла к сему праву. Надела ожерелье и браслет, усыпала пальцы перстнями, подвела ресницы, припудрила щеки. Она полагала: даже самый суровый мужчина немного смягчится при виде женской красоты. Увы, она ошиблась.
Эмиссар был черен с ног до головы. Ни один проблеск не нарушал строгости одеяний. Черная ряса резко подчеркивала худобу: впалые щеки, костлявые пальцы, жилистую шею в кольце воротника. Тяжелый лоб нависал над щелочками глаз. Тонкие губы застыли кривой линией, намертво запечатав выражение упрека. Эмиссар был из тех служителей церкви, что более всего уважают аскетизм и не знают пощады к любому излишеству.
- Долгих лет вашей светлости, - произнесла аббатиса, мысленно кусая губы.
- Милорд, - рубанул эмиссар. Обежал взглядом блестяшки на теле настоятельницы. – Вырядилась…
- Ваш приезд – праздник для нас.
Он поморщился, кивнул на монашек, выстроенных в параде:
- А эти зачем? Пусть идут.
- Позвольте им взять ваш багаж, милорд. Мы приготовили лучшую комнату…
- Напрасно. Я квартируюсь у приятеля, к вам только по делу. Начнем же.