Конфуций

Умер его лучший ученик Янь Хуэй, и Конфуций, может быть, единственный раз в жизни показал на людях то, что и в глубине его бездонной души жили простые человеческие чувства.

— Увы, нет никого, кто бы понял меня, — горестно сказал он.

Не стало и жены Конфуция.

— Я скоро последую за ней, — сказал Конфуций. — Надо остаток дней моих употребить с пользою.

Изменился ли за это время сам Конфуций?

Если верить его словам о том, что в семьдесят лет он «в состоянии свободно идти по жизни, не разрушая ее основ», то, наверное, да изменился.

Конечно, эти изменения не коснулись его убеждений, которые по-прежнему оставались все теми же.

Да, он все тот же и, как никогда, ощущает свою связь с прошлым. Тяжелые испытания и неудачи, выпавшие на его долю, посеребрили его виски и бороду и прорезали лицо морщинами. Да и от былой стати мало что осталось.

Но они не отняли у Учителя его волю, не озлобили его, не ввергли в уныние.

Он все тот же полный сил и веры Кун Цю, который всем сердцем любил древность и по-прежнему учился, не ведая усталости, и наставлял, не ожидая наград.

И все же внутри его появилось нечто такое, что и позволило ему свободно идти по жизни.

Что это? Понимание чего-то высшего и недоступного простым смертным?

Или просто усталость от выпавших на его долю испытаний и известных нам уже разочарований от невозможности приложить свои силы к управлению государства?

Мы уже много раз говорили о том, что мудреца в Китае делают мудрым не идеи, а отношение к идеям, не образ жизни, а его отношение к жизни и даже не быстро меняющиеся чувства, а качественность переживания.

Ну а поскольку китайское мышление не делит мир на субъект и объект, оно, в первую очередь, ищет «великую пользу» всего сущего.

Мудрый не противопоставляет себя миру и потому не может «знать» ничего, что недоступно другим людям, но он изнутри охваытвает все стороны бытия, которую сам Конфуций определял, как «вечно вьющуюся нить» подлинного существования.

Как это не покажется нам удивительным, но это самое «подлинное существование» в китайской литературе обозначается словом «сердце».

Каждый человек, появляющийся в нашей жизни — учитель!

Кто-то учит нас быть сильнее, кто-то — мудрее, кто-то учит прощать, кто-то быть счастливым и радоваться каждому дню.

Кто-то нас вовсе не учит — просто ломает нас, но и от этого мы получаем опыт.

Цени каждого человека, даже если он появился на мгновение. Ведь если он появился, что значит это неспроста.

И дело здесь не в том, что оно так и или иначе участвует и в работе ума, и в проявлении чувств. Главное заключается в том, что именно оно является внутренним средоточием жизненного опыта, условием гармонии тела и духа.

Таким образом, именно через «Сердце» выражается великий принцип полноты и изначально заданной чистоты бытия.

Что же касается его интуиции, то именно через него мудрец начинает ощущать свою причастность к пониманию сокровенных тайн жизни.

Таким образом, в сердце китайского мудреца сходятся природа бытия и его жизнь.

В отличие от западной философоии, китайская мысль требует от субъекта «оставить себя» и таким образом вернуться к первозаднности.

Именно поэтому символическая реальность Пути есть подлинный облик человека, который существует «прежде нашего появления».

«Китайский человек Пути, — пишет В. В. Малявин, — не строит воздушных замков умозрительной мысли или чувственных фантазий. Его жизненный идеал, в отличие от культуры европейской, не есть ни познание, ни творчество.

Он не стремится ни познать мир с целью повелевать им, ни оставить след в жизни, выразив себя без остатка. С гениальной простотой, достойной одной из древнейших цивилизаций мира, китайская традиция объявляет высшей целью жизни „питание“, „вскармливание“ самой жизни.

Мудрый, по представлениям китайцев, потому и мудр, что вкушает „от полноты жизненных свойств“.

Он умеет наслаждаться жизнью, не разрушая ее, но, напротив, восстанавливая ее первозданную, блаженную цельность».

Возможно, именно это и имел в виду Конфуций, когда говорил о своей свободе передвижения по жизни.

Коненчо, мы понимаем всю условность наших рассуждений, поскольку на этот вопрос исчерпывающе не ответит никто. Думается, вряд ли бы на него однозначно смог бы ответить и сам Конфуций.

Но, наверное, и не надо отвечать на него, ибо тогда будет разгадана вечная тайна мудреца и он перестанет быть таковым.

Как и прежде, к Учителю шли и шли ученики разных положений и возрастов, и он никому не отказывал.

Через неделю многих учеников охватывлао разочарование. Наслушавшись легенд об этом удивительном человеке, они полагали, что их каким-то специальным и неизвестном другим способом будут учить мудрости на все случаи жизни.