Конго глазами художника

Каждое утро в палате делали уборку. Шлепая босыми ногами, появлялся вечно печальный уборщик с длинной метлой. Поначалу, когда я был скорее мертвый, чем живой, он заметал мусор под кровать. Когда же я снова оказался в состоянии есть и пить, он стал осторожнее, выносил мусор на веранду, дверь на которую всегда была открыта, и высыпал его через балюстраду.

В обязанности уборщика входило также вытряхивать одеяло. А так как он тряс его прямо над кроватью, мне приходилось крепко зажмуриваться.

Уроженец безбрежных лесов у границы Габона, он одиннадцатый год работал в больнице, но продолжал тосковать по дому.

— Никак не могу заработать на проезд. У меня двенадцать родичей, сами не работают, а кормить их надо.

Я пролежал в больнице десять дней. Потом врачу надоело со мной возиться.

— Нс будем мы ждать, пока ваши раны заживут. Я дам вам сульфопрепарат и дезинфицирующее средство, будете сами их обрабатывать. У вас есть деньги?

— Нет. А что?

— Нет, я так. Будь у вас деньги, операция стоила бы вам пятьдесят тысяч франков.

— Но я думал уладить…

— Не нужно, — перебил он меня. — Я сам когда-то собирался стать художником. Может быть, у вас найдется лишняя картина, когда вернетесь?

Мне выдали полную картонку бинтов, компрессов, порошков и мазей. Я уложил их в железный чемодан вместе с одеждой и красками, купил подержанный автомобиль и поехал в Долизи, где застрял на две недели.

Раны меня изводили. Казалось, они никогда не заживут. Я тщательно обрабатывал их утром и вечером, но они не собирались затягиваться. Ходить было очень трудно. Я почти непрерывно потел, и никакая марля не могла предохранить раны от пота. Они чесались, они горели. Настроение было соответствующее. Я стал злым и раздражительным.

ТЕМНАЯ КОЖА

В ДОЛИЗИ

Город Долизи лежит на равнине среди отрогов Хрустальных гор. Закрытый от освежающих ветров, он задыхается от белого зноя. Поэтому многие выстроили себе дома на склонах гор, где не так душно.

Шведская миссионерская станция тоже расположена высоко, здесь открывается великолепный вид на зелёные вершины массива. Они образуют как бы задник из бледно-зеленых куртин, на фоне которого разбросаны синие купола лесистых холмов. Горы и дождевые тучи согласованно рисуют могучие плавные дуги.

Долизи — важный узел на железной дороге Пуэнт-Нуар — Браззавиль и в сети автодорог, уходящих в глубь страны.

Белые, работающие в глухих уголках саванны, приезжают сюда запастись продуктами и иным товаром, посмотреть кино. По большим праздникам, скажем 14 июля, город наводняет армия геологов, геодезистов, таксаторов, отель «Терминаль» набит битком, и несколько дней царят истинно клондайкская атмосфера.

Магазины, административные здания, аптека и больница укрылись в густой тени под огромными, старыми манговыми деревьями. Дома запущены, штукатурка осыпается. Идешь по растрескавшемуся асфальту, под ногами шуршат сухие листья. Забитые псы боязливо обнюхивают мусорные контейнеры с гнилыми плодами манго и тучами блестящих навозных мух.

В португальском универмаге остро пахнет сушеной рыбой и мокрыми мешками с солью. Под потолком висят набивные ткани с потрясающими узорами: портреты президента Юлу Фюльбера[2] и генерала де Голля, лозунг «Да здравствует независимость» огромными буквами, карта республики, пальмы, птицы.

Входит мамаша, неся на спине спящего младенца. Останавливается у полки, перебирает пестрые шали. Малыш сопит мокрым носом, рот приоткрыт, на щеках полоски от высохших слез. За прилавком стоят аккуратные маленькие португальцы с масленой улыбкой, приглаженными волосами и чернущими усами. И бледные португалки в ореоле роскошных черных волос. Большие Мечтательные глаза, белые прозрачные блузки, ноги С расширенными сосудами и красным маникюром на пальцах, вокруг которых снуют по опилкам тараканы. Полки ломятся от ярких банок и бутылок: сухое молоко, чернила, мармелад, конфеты, сардины, вино, томатный соус.

У входа в универмаг сидят портные и сапожник. Мерно стрекочут швейные машины. Когда-то шведская фирма «Хюскварна» поставляла швейные машины в Конго. Они быстро завоевали добрую славу. И слово «хюскварна», сильно искаженное местным произношением, стало синонимом всего добротного и красивого. О симпатичной девушке можно услышать, что она «очень хюскварна».

Подползает калека, просит милостыню. У него привязаны дощечки ниже колен, распухшие ступни неестественно вывернуты. Он молчит, только протягивает руку и смотрит на вас.

Хозяин мясной лавки — толстый цветущий француз. Между туго затянутыми ремешками сандалий вздулась жирная кожа с большими порами. Розовые руки небрежно бросают на прилавок сочные куски мяса, звучит рокочущий смех. На полу стоят ящики с европейским картофелем, лежат яблоки и помидоры из Южной Африки.