Конго Реквием

Он, бывший алкоголик, наркоман, хиппи, буддист, был создан для этого. Гены Морванов пенились в нем, выявляя его истинную сущность.

Обойма выщелкнута. Сердце мишени в ошметках. Жерар в ярости вырвал «беретту» у него из рук:

– Мне не больно-то нравится, когда надо мной шутки шутят.

– Я над вами не смеюсь.

Внимательно осмотрев оружие, наставник убрал его в черный полипропиленовый футляр и поднял голову:

– Да ну? И ты никогда не стрелял, верно?

– Никогда.

– И всякий раз попадаешь в яблочко? Что с правой руки, что с левой?

– Я одинаково владею обеими руками.

– Ну а я Человек-паук.

Лоик положил руку на футляр с логотипом «BERETTA»:

– Сколько за пушку, коробку и несколько обойм?

94

Эрван предупредил начальство: похороны Грегуара Морвана состоятся в Бретани и он уезжает туда, чтобы уладить все формальности. На самом деле он не очень понимал, что именно надеется обнаружить в Шарко, но перспектива новой встречи с профессором Ласеем окупала усилия – при условии, что его примут.

А пока что, втиснувшись в слишком узкое самолетное кресло, прижатый к иллюминатору, он размышлял над совсем иной проблемой – София. С момента его возвращения она не подавала признаков жизни. Ни звонка, ни СМС с выражениями соболезнования. Рефлекторным жестом он достал мобильник и глянул на него, как смотрят на пластиковую взрывчатку с воткнутым детонатором. Должен ли он сделать первый шаг? Он заколебался, но старая добрая мужская гордость, слегка прогорклая, та самая, которая гробит бóльшую часть неудачно начавшихся любовных историй, пришла ему на выручку. И речи быть не может. В конце концов, это его отец только что умер.

Он уже собрался убрать телефон, когда до него дошло, что она тоже потеряла своего, и еще раньше, чем он. А ему и в голову не пришло как-то проявиться. Ни слова, ни звонка. Даже мысли такой не было. Разумеется, у него были смягчающие обстоятельства, среди разрывов выпущенных из «джавелина» снарядов и черных потрошителей. Ну а после возвращения?

Новые сомнения. Может, уже поздно дергаться? Подумать только, в его-то возрасте он ломает себе голову над вопросами, которые волнуют только прыщавых юнцов. В сущности, в своих отношениях с женщинами он так и не вышел из этой стадии.

Придя к этому выводу, он с обреченным вздохом убрал телефон, как заметают сор под ковер, перебирая в мыслях все, что могло послужить ему извинением: смерть Старика, новые загадки, связанные с Человеком-гвоздем, испытания в Конго, откровения по поводу его собственного происхождения… Что угодно, лишь бы не протянуть руку, которая может встретить пустоту.

Чтобы отвлечься от внутреннего раздора, он встал, взял со стойки в кабине утренние газеты и стал их пролистывать. В каждой на первой полосе красовалась физиономия Морвана. В статьях расписывалась его карьера, подчеркивалась его преданность Франции, что не мешало запашку серы витать вокруг его имени. О точных обстоятельствах смерти говорили вскользь – никто не был в курсе, а упоминание о Конго само по себе служило дымовой завесой. Зато все упоминали о его последнем подвиге – Форте Шаброль[100] в Локиреке, где он в одиночку, в свои шестьдесят семь лет, убил трех безумцев, вооруженных, как спецназовцы.

Эрван водил глазами по строчкам со смешанным чувством. Несправедливость по отношению к семье – Морван был чокнутым мерзавцем, который всю жизнь мучил жену и терроризировал детей. Предательство по отношению к тому, что он действительно сделал для своей страны, – бóльшая часть его операций была в той же степени связана с махинациями, шантажом, убийствами, как и с проявлением героизма во имя интересов государства, и действовал он всегда в глубочайшей тайне. Он испачкал руки, спасая честь Франции. Он извалялся в грязи, чтобы искупить грехи политиков, их преступления, ложь, их делишки. Морван, безумный колосс, манипулятор-убийца, видел себя мучеником Пятой республики[101].

Об этом, разумеется, не было ни слова, и подобное молчание понравилось бы Старику. Самопожертвование, чтобы быть полным, должно оставаться в полной безвестности. Грегуар заплатит по счетам в ином мире, какой бы суд там его ни ждал. Кстати, его самым большим преступлением (во всяком случае, единственным, за которое он был готов нести ответственность) было убийство Катрин Фонтана. А он его не совершал.

– Пожалуйста, сядьте на свое место. Мы идем на посадку.

Эрван с улыбкой подчинился. Он наслаждался тем, что находится далеко от Парижа, инкогнито, вместе с коммивояжерами, которых ждали в залах заседаний с пластиковыми перегородками и потертыми паласами. Кабинет, который ждал его самого, был ничем не лучше.