– Если уж ты ищешь какое-нибудь преступление, в котором замешан Кац, – возразила Гаэль не слишком искренне, – чего ты уперлась в эту историю с бальзамированием? Она-то здесь ни при чем.
– Ты ошибаешься. Прежде всего я хочу узнать, кто в принципе мог выполнить подобную работу. Я и на кладбище звонила, но это конфиденциальная информация. Так что пока у меня ничего нет.
– Вечно все та же песня.
Одри сделала вид, что не услышала. Она закурила и выдохнула струйку дыма в сторону Сены.
– Есть другая возможная версия. Знающий любитель. В таком случае он сам приобрел препараты. Я связалась с поставщиками такого рода товара и попросила их просмотреть книги заказов начиная с даты несчастного случая в Греции. В основном они продают только профессионалам.
Двое детей, почерневших и иссохших под своими повязками, всплыли у нее в памяти. Они с Одри обнажили только верхнюю часть маленьких лиц, дальше пойти не смогли.
– И что?
– Я нашла единственного частника, некоего Томаса Санцио. Он закупил формалин, жидкости и другие биоциды в сентябре 2006-го, распределив покупки по нескольким конторам, чтобы объем не бросался в глаза.
– Кац?
– Во всяком случае, в актах гражданского состояния никакого Санцио нет. Ребята, с которыми я разговаривала, ни в какой контакт с ним не вступали – только телефонные звонки и банковские переводы.
– А банковский счет?
– Жду его банковские данные, но без оптимизма.
– Адрес поставки?
– Кладбище в Лила.
Еще одно воспоминание заставило ее вздрогнуть: они проверили заодно и урны, прежде чем покинуть склеп, и обнаружили органические останки, совершенно неузнаваемые, – только специалист мог бы определить, которые из них принадлежат малышам.
Она решила добавить оборотов:
– Хватит терять время, давай зададим вопрос самому Кацу.
– Говорю ж тебе, чтобы его вызвать, я…
– Я имела в виду себя. Допрос за уютным ужином.
– Ты ему позвонишь?
– А зачем? Он мне оставил сообщение этой ночью: желает видеть меня сегодня вечером.
Перебраться через реку оказалось сложнее, чем они предполагали. Сальво описал несколько кругов, чтобы избежать стремнин, и явно как рулевой оставлял желать лучшего. Не говоря уж о том, что душу он в это дело не вкладывал: не спешил он на тот берег к хуту, наш Сальво…
В конце концов они причалили к обрывистому склону, подмытому рекой. На берегу трупы. Руки и ноги переплетались с корнями-стропилами и пальмами-стояками, обезглавленные тела плавали в причудливых позах. Была тут и разная техника, слишком тяжелая, чтобы ее можно было утащить, – полузатопленные пушки, увязшие в иле снаряды, непонятные куски металла.
– Что будем дальше делать? – встревожился Сальво.
– Высаживаемся. Бери свой чемодан.
Сальво спрыгнул в жижу, скорчив гримасу, и пришвартовал пирогу, старательно увертываясь от тел. Тошнотворный запах отдавал и свежестью зелени, и тлением человеческих останков.
Они вскарабкались по латеритовой стене и выбрались на тропу, идущую вдоль реки.
– По-твоему, где Фаустин? – спросил Эрван, заряжая автомат.
– После каждой атаки фардовцы возвращаются на свою тыловую базу. А вот Интерахамве остаются в бывших шахтерских поселках. Сейчас наверняка обирают мертвых из регулярной армии.
– Они ж вроде союзники?
Сальво не смог удержаться от смеха. Здесь союзнические связи длятся не дольше одного боя, и с какой стати отказываться от «калаша» или пары сапог.
– Вперед! – мрачно бросил Эрван.
Пробравшись сквозь высокую траву, они обнаружили большую поляну. Все было черным: деревья, кусты, трупы, латерит. Воронки отмечали места разрывов. Пальмы лишились ветвей. Ни одной живой души. Только покойники, одни в форме, другие в пестрых тряпках. На глаз около сотни. Над ними легионы мух образовали темные тучи, но почетное место отводилось стервятникам, которые уже пировали, начав с глаз и гениталий.
Чуть подальше они столкнулись с живыми – или почти. Зомби с неверной походкой, толкающие тележки, куда складывали подобранное оружие, патроны, сапоги и форму. Они крали и талисманы с шей мертвецов – хотя те, по всей видимости, не шибко помогли своим владельцам.
Никто не обратил на них ни малейшего внимания. Наконец они добрались до деревни. Жестяные крыши различались оттенками ржавчины и лишайника. Стены, сложенные из досок, камня и кирпича, держались, как казалось, только чудом. Они явно приблизились к центру бурной деятельности. Из строений неслись вопли, мужчины с голыми торсами или в драных хирургических халатах выскакивали наружу, чтобы выплеснуть тазы, наполненные кровью, женщины в капюшонах, напоминавшие колдуний с того берега, несли инструменты – пилу, топор, мачете, – наводившие на мысль о грубой хирургии, имевшей только одного врага – гангрену.