Конгрегация. Гексалогия (СИ)

– Жаль, что все случилось так, как случилось, – проговорил он тихо, – но, невзирая на это, я рад, что свел с вами знакомство, майстер Гессе. И с вами, отец Бруно – рад не меньше.

Помощник помедлил, нерешительно протянув руку навстречу, и осторожно сжал ладонь наследника.

– И я рад нашей встрече, Ваше Высочество, – отозвался он, отступив. – Быть может, все-таки, следующая завершится не столь плачевно.

– Непременно, – уверенно согласился принц, развернувшись к Курту, и тот пожал поданную ему ладонь, замявшись с ответом. – Вы полагаете, что будет иначе, майстер Гессе? – невесело улыбнулся Фридрих, и он вздохнул:

– В наши дни ни в чем нельзя быть уверенным. Но будем полагаться на лучшее.

– Покуда вы еще здесь, и я могу передать через вас весть отцу – помните, я обещал исполнить все, что пожелаете, если то будет в моих силах?.. Пусть вы не провели здесь целый месяц в праздности, развлекая мою персону, вы, несомненно, сделали достаточно для того, чтобы требовать что-то от меня. Правда, не знаю, чем я мог бы хотя бы вполовину расплатиться с вами за мою дважды спасенную жизнь.

– Кое-что можете, – помедлив, отозвался Курт и увидел, как недовольно нахмурился фон Редер. – Две вещи. Primo: оставайтесь в живых и впредь. Любой ценой. Secundo: не обманите наших ожиданий. Не моих и не Конгрегации, не Императора или приближенных, а всех нас, многих тысяч людей, живущих в вашем государстве. Ожиданий Империи. Вы ей нужны. И это – в ваших силах.

– Это… – произнес наследник медленно и, на миг запнувшись, договорил: – Это может оказаться довольно трудным – первое и второе вместе. Но я постараюсь.

Курт мельком улыбнулся, ободряюще кивнув:

– Вы сумеете… Ваше Высочество, – докончил он и, промедлив еще мгновение, коротко и четко, словно солдат на смотре, склонил голову в прощальном поклоне, прежде чем развернуться и выйти прочь.

Глава 18

Сентябрь 1397 года, Богемия.

Солнце приближалось к горизонту по-осеннему стремительно. Закат… «Закат Империи», – невольно домыслилось само собою, и Рудольф болезненно покривился. А вдруг и в самом деле – это начало конца? Если никто и ничто не поможет – ни Конгрегация, ни верноподданные, ни шпионы, ни сам Господь Бог, и любые попытки удержать падающую Империю напрасны? Слишком быстро ее собрали, где-то встало криво, где-то не хватило цемента, где-то не был подобран нужного размера камень, и вот, вот он момент, когда все рухнет от малейшего толчка…

Плюнуть бы на всё, отдать государство курфюрстам, которые так этого жаждут – и пускай делают с нею, что вздумается; выторговать себе вольную Богемию и дожить оставшиеся годы в спокойствии. Так ведь нет, не выйдет. С одной стороны не позволят конгрегаты – правдами ль, неправдами ль, но заставят тянуть эту телегу и дальше; с другой стороны – довлеет память отца, который собирал Империю всю свою сознательную жизнь, отдав этому годы, себя самого, и как смотреть ему в глаза, когда повстречаются за гробом? И самому перед собою будет совестно, если все бросить, если сдаться… Да и жаль, если по чести сказать. Просто жаль уже затраченного времени, средств, сил, здоровья, в конце концов. Для чего были все старания, если теперь вот так просто отказаться от мечтаний юности, в которых Империя виделась великой, единой, мощной, как грезил отец?..

На стуки в дверь своей комнаты Рудольф уже перестал нервно оборачиваться, перестал вздрагивать; привык. Привык уже и к тому, что сегодня дверь эта, не дожидаясь его отклика, распахивается, и внутрь входят, не спрося разрешения, эти двое конгрегатов… И ведь не обозлишься на них – ведь все делается «для его же блага»…

– Чем обязан, господа следователи? – осведомился Рудольф, отвернувшись от окна, распрямившись и даже сумев не пропустить в голос овладевшую им усталость. – Новости?

– В некотором роде, – кивнул старший из двоих, тоже бросив взгляд на перевалившее далеко за зенит солнце. – Едва мы покинули ваши покои, нам доложили, что один из задержанных вспомнил из прошедшей ночи нечто, показавшееся ему необычным, и пожелал сообщить это нам.

– Нечто необычное? – не сдержавшись, усмехнулся Рудольф. – Нечто кроме Дикой Охоты, скачущей над городом?

– Да, Ваше Величество, – в тон ему хмыкнул инквизитор. – Нечто кроме. А именно: как мы и предполагали, слова задержанных о том, что все они сидели по домам, есть ложь. Некоторых – да, и в самом деле заперли; каким образом проводился отбор тех, кто должен был остаться у жертвоприношения, никто сказать не может, и вот тут мы им верим. Могу допустить, что отобрали самых напуганных, безвольных и внушаемых, ибо целью было явно повязать жителей города с осуществленным обрядом: кому из них пришло бы в голову откровенничать с Инквизицией, будучи замешанным в языческом ритуале?

– Но кому-то все-таки пришло.

– Главное – стимул, – вскользь улыбнулся инквизитор, и Рудольф вздохнул:

– Понимаю. И что же он сказал?

На сей раз от стука в доски двери Рудольф едва не вздрогнул и на вошедших обернулся уже с неприкрытым раздражением.